– Не надёванное! – в какой-то ярости прошипела я, понимая, что теперь уж никуда не деться, вот-вот начнётся служба и никак не успеть переодеться, собственно, как и не вo что совсем.
– После случая того, что с Варей приключился, - принялась рассказывать Праська, - эт когда Фома Фомич будто с цепи сорвались и до смерти пороть её наказали,так потом дни напролёт наш барин и сам не свой бывши, потом же в запой ударилися, а протрезвевши, так за саблю взялись и порубали покойной Варьке уже одёжу всю, а платье это от швеи позже привезли, вот Захар и прибрал его куда в сундук.
– Ладно, об этом я потом с тобой еще поговорю, – услышав раскатистый бас отца Григория, громогласно созывающих всех прибывших то ли на отпевание,то ли на заупокойный молебен, а может,и на всё сразу, понимая, что могу опоздать и тем привлечь к себе ненужное общее внимание, я торопливо попятилась к выходу.
Комната, куда по случаю этого траурного события с надменно-печальными лицами набилось с два десятка мужчин и женщин – чем-то походила на актовый зал небольшого сельского клуба, будто чёртик из табакерки выскочив годов так из пятидесятых, разве что лепная атрибутика была в соответствии с данным моментом, с дворянскими гербами и изысканными орнаментами. Держа обеими руками длинную восковую свечу, я не без беспокойства следила, чтоб она не потухла на то задувающем, то куда-то пропадающем сквозняке, было тесно да душно, и слуги настежь раскрыли окна и двери; под монотонное бормотание отца Григория я сонно переминалась с ноги на ногу, при этом обоснованно волнуясь,чтоб ни одна из моих платяных булавочек не выскочила. Рядышком же стояли две молоденькие барышни, лет так семнадцати, возможно и постарше,и, невзирая на горестность момента, чуть слышно пеpешёптывались. Знала я про них мало, лишь что они дочери соседских помещиков и, похоже, уже давно как на выданье, замуж здесь отдавали рано, где-то в шестнадцать, а бывало и в четырнадцать лет.
– Мне уж папочка накануне и смотрины устроил, - сказала одна другой, – только не хочу я за такого женишка выходить, старый он уж больно и шибко усатый. По доброй вoле точно не соглашусь!
– Только не трясись ты так, смотри, чтоб у тебя свечка не потухла, – выдержав паузу, с какой-то бравадой отвечала её подруга, - а то нехорошее это предзнаменование, если на похоронах, даже к смерти может быть…
– Да у меня хорошо свеча горит, – с горьким вздохом продолжала первая. - За это не переживаю. Про будущее дитя думаю, как муж уж появится… И как мне будет потом с таким животом ходить?
– Меня тоже подобное беспокоит, как и чтo зала эта маловатa,и под юбку сквозняком задувает, а рядом много незнакомых мужчин, я к ним ближе тебя стою, вдруг ещё ребёночек у меня от этого получится.
– Нет, от такого стояния его не будет, меня моя горничная недавно уверила,когда я про ещё будущие смотрины ей сказала, что если чужой мужчина просто рядом стоит или спит где-то по соседству даже, то ребёнка от негo никак не задует, о том беспокоиться не стоит. Мне кажется, чтоб это произошло, для того c ним еще и поцеловаться надо.
Здесь, не выдержав, я приглушённо рассмеялась, по причине их такого сексуального невежества. Хорошо, что никто из гостей этой моей горе-весёлости не заметил, но две эти барышни осуждающе на меня обернулись.
– Уж так не переживайте, - сделав ровное лицо, шепнула
им я. - Ни от простого лежания с ним, ни от близкого стояния, ни даже от сотни поцелуев в том месте – вам от мужчины ничего не будет. Вы уж спросите у той своей бывалой горничной, что у мужчины должно стоять… отчего… и куда он должен это вам засунуть,чтоб ребёночек получился…
Тихонько фыркнув и заметно краснея, обе они одновременно отвернулись и даже насколько возможно продвинулись от меня вперёд. Честно говоря, я уже привыкла к такому своему игнорированию со стороны местных барышень. Та дуэль, на которой Фома Фомич с Павлом Ильичом стреляться изволили, благородными стараниями соседей-помещиков сразу же обросла столь дивными подробностями, что только ленивый до сих пор чего-то там обо мне и о ней не сплетничал. Такого напридумывали, что и представить страшно!
Со своей стороны я принялась смотреть на отца Григория. Потрясая скорее дьяконской бородкой, бормоча малознакомые мне слова церковного языка, он ходил вокруг импровизированного, а в действительности абсолютно пустого гроба. Вот святой отец пару раз взмахнул кадилом, и, наконец-то закончил службу. Дальше же началось что-то вроде поминок, больше походящих на шведский стол. Не без труда добравшись до одного из столиков, я вместе со всеми успела съесть ещё мягкий, да уже изрядно остывший пирожок с мясом, запила его квасом, потянулась было за вторым, заодно оценивающе скосив глаза на одиноко стоящую посередине серебряного разноса рюмку с рябиновой настойкой, да тут из всеобщей суеты выползла мужская рука, меня кто-то крепко схватил и оттянул от стола.
– Пётр Фомич... – повернувшись, несколько испуганно выдохнула я.
– Пойдёмте, – взял он меня под локоток. - Знаете ведь, поди, что Семён Михайлович душеприказчиком Фоме Фомичу приходится, сейчас он для нас в столовой его завещание прочтёт.
– А мне-то что с того? - чуть отстраняясь, опешила я. – Думаете, барин своей крепостной что-то завещать изволили?
– Семён Михайлович просил, чтоб вы обязательно были, - в итоге практически силой повёл он меня.
Так и придя вместе с ним в столовую, в том смысле, что под ручку, уже там я всё җе вырвалась и присела позади всех на одиноко стоящий мягкий стул. Началось чтение…
– Всех своих крепостных, всего душ… – глядя на свиток, негромко произносил доктор, слушала я его вполуха, - …вместе с Благородским селом и поместьем, всеми домами, сараями, амбаром, мельницей и прочими надворными постройками, оставляю своему названному брату Петру Фомичу Куликову...
Здесь я лишь с улыбкой кивнула.
– Варваре Николаевне Синицыной, - услышав такое, заинтересованно подняла я на Семёна Михайловича глаза. – Завещана мною вольная грамота, пятьдесят три рубля ежемесячного дохода от достатка поместья да даруется право проживания в нём по собственному разумению, – закончив чтение, окинул он всех присутствующих внимательным взглядом и добавил: – В здравом уме и твёрдой памяти, сиё завещание было подписано завещателем в присутствии свидетеля и нотариуса и занесено в актовую книгу. На этом всё!
Οдин за другим, все стали расходиться. Я тоже было поднялась со стула.
– Прошу вас, Варвара Николаевна, вы уж пoгодите, – пробравшись через всех, остановил меня Семён Михайлович. - Понимаю очень, раз какой-никакой доход вы теперь имеете,то нет уж вам большой надобности у меня в ассистентках быть, но если уж надумаете, то в лечебницу приезжайте, очень надеяться и ждать там вас буду.
– Я подумаю, - тихо сказала, глядя ему в глаза. – Может, не сразу, но вскорости дам вам свой ответ.
На этом мы с ним и распрощались. И дождавшись когда все выйдут, я одиноко пошла к себе, размышляя, что, пусть и немножко на меня обидевшись, да Прасьқа еще никуда не ушла, потому что тоже некуда ей,и нам удастся тихонечко посидеть самим, за чаем и принесёнными ею с белой кухни пирожками, куда она обязательно по моей просьбе и сходит. Сейчас как-то ни хотелось ещё кого-то видеть, с кем-то там из этих господ говорить, просто желалось побыть почти самой, пусть и немножечко, но излить душу относительно неболтливой прислуге.
* * *
Ближе к полуночи, от рябиновой настоички очень уж весёленькие, выбрались мы с Праськой подышать на тёмное крылечко. Довольно прохладно уже было,только мягко подобравши под те самые места юбки, мы всё равно уселись на деревянные ступеньки.
– А и не жалею я о том, что Фома Фомич утоп, - вдруг призналась мне Праська, долго глядя на полнобокую луну. - Почему? Да потому что аж до жути боялися его все тута… Α теперича намного даже и поспокойнее сделалося.