— Ужас, так и сказал? — мадам Агнес охала и ахала, лишь бы немного сместить акцент недовольства с меня на каком-то представителе дома Арлаев.
— Так и сказал, — судя по звуку, опытная Агнес сунула ей успокоительный отвар, что я приготовила для таких случаев. Мадам Беатрис славилась вспышками гнева и в эти моменты принимала очень импульсивные решения. А так как признать свое неправоту и вспыльчивость было ниже ее достоинства, то мадам Агнес очень часто приходилось их выполнять. Потому она и обратилась ко мне с просьбой дать средство, которое могло бы успокоить старуху. Я и приготовила обычное успокоительное на основе мяты, валерианы и пустырника. — А ты знаешь, — тон старухи стал каким-то задумчивым, — а может, он и прав. Проучу девчонку, раз она так замуж не хочет. И остальным будет наука. Не хочет жить в достатке и рожать детей, то пусть идет в услужение и работает не разгибая спины.
— Но к кому? — ужас в голосе мадам Агнес даже я ощутила.
— Да хотя бы к лекарю, что к нам приходит осматривать девочек. Он настолько стар, что девичьей чести Марлен ничего угрожать не будет. А если и обрюхатит кто, так это уже не наша беда будет. Пусть учится своей головой думать, раз не захотела, чтобы о ней позаботился мужчина.
— Вы уверены? Это же так жестоко по отношению к девочке, — Агнес пытается заступиться, но старуха непреклонна.
— Уверена. И расскажи об этом всем девочкам, чтоб знали, как нос воротить от женихов, — командует мадам Беатрис.
А что такого ужасного быть ученицей лекаря? Я не поняла, где здесь подвох.
— Но это же приговор для нее! — последняя попытка защитить меня от гнева старухи не увенчалась успехом.
— Нет, я все решила. Завтра ей исполняется восемнадцать. И раз она не обещана никому в жены, то, значит, послезавтра отправится к лекарю в лавку, — прогремели слова старухи, а я потихоньку стала уползать от окна. Кажется, я подслушала достаточно.
О том, почему плохо быть ученицей лекаря и почему это приговор, мне этим же вечером рассказала Агнес. Она пришла перед сном в мою комнату, которую можно было назвать кельей монахини, настолько аскетичная была там обстановка, и присела на единственный стул у кровати. Она долго молчала, а я не торопила. А смысл? Я и так знаю, что она хочет сказать.
— Марля, — начала Агнес, а я снова еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Мое полное имя в этом мире — Марлен. В своем мире до попаданства сюда я была Марией. Но все упорно называли меня Марлей. Еще тряпкой бы назвали! — Тебе завтра исполняется восемнадцать лет, но мадам Беатрис ни с кем не заключила в отношении тебя контракт на замужество, — наконец-то начала говорить женщина.
— Да, не сложилось, — я равнодушно смотрела на старшую воспитательницу. Женщина ведь не старая, но уже и волосы седые, и морщины на лице, а самое главное — очень уставшие глаза. Словно их обладательница устала жить и смотреть на этот мир.
— Матушка Беатрис приняла решение отправить тебя в ученицы к лекарю, — мадам Агнес произнесла это и ждала от меня хоть какой-то реакции, но я лишь пожала плечами. А еще меня очень раздражало, что какую-то старуху велено было всем называть матушка. У меня в моем мире была чудесная мама. И называть таким святым словом чужую тетку язык не поворачивался.
— Хорошо, — и смотрю на нее выжидательно.
— Ты не расстроена? — я вот сейчас проявила эмоции. Удивление. — Ну как же, — женщина растеряна, — к лекарю ведь.
— А чем лекарь плох? — я, как и все воспитанницы, ничего не знала о жизни вне этого воспитательного дома. Вернее, я, конечно же, знала. Дожила до тридцати пяти лет, но в другом мире, а потом умерла и оказалась в этом. В теле юной Марлен, воспитанницы-сироты.
— Ты не понимаешь! Будь ты ученицей швеи или пекаря, да хоть садовника, был бы шанс выжить после окончания учебы! — на глазах женщины появились слезы. Неужели ей меня жалко? — Законом запрещено, чтобы женщина занималась лекарским делом, — добавила она.
— Но почему? — теперь-то я и поняла весь масштаб той, простите, “задницы”, в которую угодила.
— Нельзя и все, — разводит руками женщина.
— И что же мне делать? — замуж за первого встречного я не хотела, но и оказаться под забором через год-другой — тоже. — Я могу отказаться?
— К сожалению, нет, — покачала головой собеседница. — Ты сирота, а значит, за тебя некому платить, чтобы ты и дальше жила и обучалась в нашем доме. Ты обязана служить лекарю, и часть оплаты будет перечисляться сюда, — рассказала мадам Агнес. Час от часу не легче.