Как оказалось, хозяйка этого тела уже побывала на таком балу и вызвала к себе большой интерес. Яркая внешность, при этом идеальные манеры вкупе с кротким нравом сделали свое дело. А потом произошел конфуз, и в ее теле оказалась я. А в мои планы не входило выходить замуж за первого встречного и рожать детей до посинения. Что произошло на реке, я не знаю, но подозреваю, что и юную Марлен такая участь не порадовала, и девка с горя решила утопиться. Но тут в ее теле оказалась я, а она сгинула к праотцам. Точную инструкцию по заселению пустующих тел я дать не могу. Ибо все произошло без моего какого-то осознанного участия. Я просто пошла купаться на реку, ногу свело судорогой и все. Здрасьте, новый мир и я в теле Марлен. Не исключено, что душа юной девы оказалась в моем теле, и теперь она — тридцатипятилетняя Мария Ивановна Шлома. Учитель истории, обществознания, а в период декрета Татьяны Ивановны, которых у нее было уже три и четвертый на подходе, так еще и учитель биологии с химией.
К моему величайшему разочарованию, способа по возврату в свое родненькое, пусть и не такое молодое и красивое тело я нигде не нашла. В библиотеке было все, что могло заинтересовать юную кандидатку в идеальные жены. То есть ни одной мало-мальски нормальной книги. Зато настольное пособие: сто и один способ, как развлечь супруга разговорами о погоде, там имелось.
Потому, узнав о том, что я стану ученицей лекаря, я сперва расстроилась. Но затем решила, что буду решать проблемы по мере их поступления и актуальности. И потом, не исключено, что через лекаря мне все же удастся попасть в более основательные книгохранилища или библиотеки, где я могла почерпнуть нужные мне знания. Да и к тому же лекарь по определению должен быть человеком образованным. Может, что и у него дельного узнаю. Так я рассуждала, когда покидала воспитательный дом со своими скромными пожитками на открытой старенькой телеге. Тогда я не знала, чем все это обернется. А если б знала, то уж лучше бы сбежала и вела нелегальный образ жизни, поселившись где-нибудь в лесу в старой избушке.
Глава 2.
Дом лекаря, как и сама лекарская лавка, находящаяся в нем, была печальным зрелищем. Домик держался на честном слове. Он не рухнул только лишь потому, что его с двух сторон подпирали другие домишки. Одноэтажный, покосившийся. Лавка была самой большой комнатой и самой приличной. Эта комната хоть иногда, но видела тряпку, которая смахивала в ней пыль и мыла пол. Хотя по поводу второго я не уверена. Позади нее располагалась кухня, где лекарь готовил еду себе и лекарства на продажу. Впечатлилась я сильно, если честно. Грязь и ветхость. Полы там не мылись наверно лет сто. И можно было как на спиле дереве посчитать кольца, так и рассмотреть слоистость грязи на полу, потому что там еще были протоптаны тропинки, где грязь стерлась с течением времени и оттого, что старик лекарь перемещался по кухне по одному и тому же маршруту.
Дальше была комнатушка, которую старик гордо именовал спальней, и еще более убогий закуток выделили мне. В моей комнате была деревянная постель с мешком соломы вместо матраса. Как, впрочем, и вместо подушки. И старая шуба, которой нужно было укрываться в период холодов.
Душ? Ванна? Туалет? Нееее, тут такого не водилось. Вода из колодца. Мыться на реке, что была буквально в ста метрах ниже, за огородом. На мой вопрос, а как мыться зимой? Старик ответил, что у них зима всего три месяца. Можно и потерпеть, как говорится. Туалет представлял собой еще более убогое и покосившееся здание в другом конце двора. Его я смотреть не пошла.
Сам старик-лекарь представлял собой не менее печальное зрелище. Сухой, он словно задержался в этом мире по ошибке. Боженька отпустил пописать, а он дверью ошибся и теперь обратно возвращаться не хочет. Но я думаю, у него просто не было денег на похороны. А помереть под забором самомнение не позволяло. Вот чего-чего у этого старика было вдоволь, так это именно мнения о себе и том, что он недооценен и недопонят. В общем, гений, живущий в трущобах.
Брал он немного за свои труды, так как за дорого его никто нанимать не будет. Взглянув на меня, старик закатил глаза к небу и что-то буркнул себе под нос. Это точно было ругательство, я уверена в этом, но слов разобрать не могла. Зря я ожидала, что попаду к образованному человеку. Зря я ожидала разжиться здесь какой-то литературой, чтобы понять, как вернуться в свой мир и вообще, возможно ли в него вернуться.
— Вещи свои оставь в комнате, — и это старик там мою каморку назвал. Даже у мальчика, живущего под лестницей, и то было больше места под этой самой лестницей, чем у меня. Из вещей, к слову, у меня была смена белья, да то платье, что было надето на мне, и все. А еще кое-какие документы, которые были при мне при попадании в воспитательный дом. Я еще не смотрела, что было в том конверте, так что не знала. А еще у меня был свой экземпляр контракта, по которому меня отдавали в рабство этому старику на два года. По истечении этого срока я должна буду или оставить ученичество, или …. В общем, о втором “или” я не думала, потому что даже не представляла, что мне делать и как зарабатывать себе на жизнь.