А потом что-то произошло. Я услышала голос помощника хозяина, в котором прозвучало облегчение. Выглянула из своего матерчатого домика, и увидела впереди картину, от которой у меня сердце сжалось. Алый закат окрасил пески в рыже-золотой, а перед нами раскинулась река, по берегам которой росли пальмы и другие растения. В свете заходящего солнца они смотрелись, будто вырезанные из черной бумаги силуэты. А вода была окрашена красным, будто к ней была примешана кровь.
– Дурной знак, – пробормотала я себе под нос и, хоть никогда прежде не была верующей, перекрестилась (не уверена, что правильно – сперва надо было коснуться правого плеча или левого?), а потом на всякий случай поплевала через плечо (опять не была уверена, через какое плечо, поэтому плюнула через оба). Больше я примет просто не вспомнила и с ужасом покосилась на окружающих. Они смеялись, радовались, явно перекидывались шутками.
Приободрившиеся верблюды активнее зашагали к воде, а я не стала закрывать шторку и все внимательнее всматривалась в раскинувшийся впереди пейзаж. Взгляд скользил среди пальм и кустов, хотя я сама не понимала, почему так напряглась.
И тут я увидела среди растений какую-то мелькнувшую тень.
– Там что-то есть, там кто-то двигается! – закричала я, указывая вперед пальцем и пытаясь ткнуть Халмира.
Тот попытался меня привычно успокоить, но я все равно гнула свое. Я пыталась ему объяснить, как-то знаками показать, что там все плохо, что нужно остановиться, но ничего не работало. Голова каравана уже добралась до берега, люди распрягали верблюдов и готовили лагерь, многие обгоняли нас и косились неодобрительно.
Возле спорящих нас остановился помощник хозяина, что-то злобно спросил у Халмира. Тот принялся оправдываться, а я опять и опять пыталась показать, что там что-то не так. Плюнув в сторону какой-то черной дрянью, которую он все время жевал, помощник хозяина достал свою плетку и неожиданно ударил нашего верблюда. Животное обидчиво вскрикнуло, подпрыгнуло на месте, так что я чуть язык не прикусила, а потом рвануло вперед. В след нам неслись команды верблюду бежать быстрее. Халмир даже не пытался, мне кажется, ему противостоять, а я в панике вцепилась в седло под собой.
Берег реки стремительно приближался.
Наш верблюд буквально ворвался в устанавливаемый лагерь, наведя шороху. Кто-то помог поймать его, остановить и успокоить. Меня, наконец, сняли со спины животного, освободили его от вещей и увели к остальным. А я осталась стоять на месте среди людей, судорожно заламывая руки. Моя паника никак не отступала, крылья трепетали, так что я периодически чуть подлетала в воздух, не более чем на пару десятков сантиметров, но в итоге я передвигалась по лагерю, словно астронавт по луне.
Халмир занялся моими вещами и палаткой, а я заслонялась по лагерю. И чем больше я двигалась, тем страшнее мне становилось. Не знаю, что это за приступ, но каждый раз, когда взгляд мой падал на что-то красное: чью-то рубашку, кусок ткани или вышивку, мне казалось, что это кровь. Всюду кровь.
Заметив хозяина, впервые я не поспешила скрыться от него прочь, а наоборот бросилась к нему, пытаясь объяснить, что что-то происходит, что все плохо, что видела какую-то тень среди кустов. Но он был вместе с несколькими помощниками и только отмахнулся от меня. Подбежал Халмир, схватил меня за плечи и оттащил прочь от занятых делом людей, чтобы не мешалась под ногами.
Меня поспешили засунуть в свежепоставленную палатку, но я не желала сидеть внутри. Слонялась по лагерю и пыталась найти хоть кого-то, кто воспримет меня всерьез, но всем только мешала. В конце концов я все же нарвалась на то, что на меня пожаловались хозяину, и тот приказал мне идти в палатку и не покидать ее.
Слезы бессилия текли из моих глаз.
Глава 8
Я не смогла заставить себя поесть, не стала раздеваться и ложиться спать. Халмиру тоже не позволила, заставила его зайти в свою комнату и сидела, вцепившись в его локоть. Старик сперва пытался меня успокоить, уговорить, но потом, очевидно, смирился. И вроде бы все было нормально: ночь опустилась на пустыню, постепенно затих лагерь. Все отдыхали после долгого изматывающего перехода и радовались близости воды. Никто не считал это место небезопасным.
Вся обстановка должна была умиротворить меня и успокоить, но с каждым часом я напрягалась все больше. Меня с ума сводила невозможность выйти из шатра, хотя я понимала, что снаружи было бы еще хуже – я бы все время видела бы пятна крови в каждой красной или бордовой тряпке, это свело бы меня с ума. Но разум говорил одно, а какое-то странное чутье – совсем иное.
Полный боли крик разорвал тишину спящего лагеря уже после полуночи. Я встряхнула Халмира, который умудрился задремать сидя рядом. А потом тишина ночи наполнилась криками, стонами, руганью и звоном металла о металл. Халмир, которому выходить не запрещали, тихонько выглянул из нашего шатра, а потом практически на четвереньках заполз обратно. Он был явно в ужасе, повторял какие-то слова, пытаясь мне что-то объяснить. Потом пальцами изобразил клыки, торчащие из-под нижней губы. И я поняла: орки, вот что значило то слово, которое он все время повторял.