Остановившись у скованных фигур, Гера обернулся.
— Свободу они обретут после моего ухода. — Донеслось со сцены. — Есть еще идеи?
Меч пронзил бедро обездвиженного рыцаря.
— 16 -
Доведите Избранную до отчаянья.
Так звучит второй пункт в схеме отречения Избранной от предназначения. Если поцелуй с нелюбимым (не предназначенным тебе принцем) — это отказ от воли богов, то второй пункт — отказ от веры в них.
Когда причиняют боль, когда истязают, когда сводят с ума. Когда ты обращаешься ко всем известным и неизвестным высшим силам. Когда в ответ звучит тишина. Когда капля за каплей уходит вера: в справедливость, в себя, в людей. Неважно, кому ты молился, определенным богам или абстрактным, своим или чужим, в общем-то, молитва не важна, как и факт того, был ли ты верующим. Суть сводится к тому, что ты опустошен. Ты принимаешь, что спасти тебя некому. Никто не придет. Ты один.
Ты не справился.
— Нет. — Тихо и жалобно.
Мозг отчаянно силился стряхнуть оцепенение. Я видела, что делает Гера. Слыша вскрик Виталия. Но никак не могла совместить полученную информацию с реальностью.
— Нет.
Он пытает не меня. Он пытает тех, кого я пришла спасать.
Гера отстранился и на сцену выплыли двое фатов. Один протянул присоски к рыцарю. Как только они обвили голову, легонько поглаживая лысую макушку, мужчину тряхануло с такой силой, будто те находились под напряжением.
Живо вспомнилась моя первая встреча с истощающими душу щупальцами и дробящая изнутри боль, пришедшая вместе с ними. В тот раз рыцарь спас меня.
Марина тихонько вскрикнула. Второй фат мазнул по ее щеке сплющенным до остроты лезвия гибким жгутом. На мгновение показалось, боль вернула девушке ясность мысли. Она удивленно заморгала, склонила голову, будто выискивая причину дискомфорта, но прошла секунда и она вновь погрузилась трясину безразличия.
В том, что фаты выбрали жертвами Марину и рыцаря, была моя ошибка.
Я не из тех, кто готов терпеть боль. Я ненавижу ее. Не переношу. Начни меня истязать, и я быстро взмолюсь о пощаде. Поймите правильно, я не хочу умирать. Но я предпочту быструю и красивую смерть взамен долгой, но мучительной.
Я готовилась к своим пыткам, а не к чужим.
Теперь же мои страхи вспыхивали красными росчерками на теле Марины. Она вздрагивала, всхлипывала, но не сопротивлялась. Каждый новый след на ней, будто пронзал меня каленым стеклом.
Не помню, когда я закричала. Когда попросила остановиться. Когда слова превратилась в бессвязный бред, обращенный к фатам. Когда забилась в судорогах, беспорядочно молотя руками и ногами, стараясь вырваться из чернильных пут.
— Аня. — В устах Геры имя прозвучало раздражающе-отталкивающим, будто наждачкой протерли грифельную доску. — Ты вредишь себе.
Гера перехватил мою руку. Черное щупальце тут же сместилось.
Вздрогнув, я затихла. О чем он? Откуда взялся? Стоял же на сцене.
— Не порти то, что тебе не принадлежит.
Я покосилась налево, направо, и увидела собственную кровь, стекающую по теневым оковам в тех местах, где они прорезали кожу. Я не помнила, когда получила раны. Наверное так сильно билась мазутных путах, что не заметила.
— Ты обещал, что освободишь их.
Мой голос прозвучал сухой надтреснутой доской.
— Я сказал, что они будут свободны, когда я уйду.
— Так чего ждешь? Забирай свою частичку бога и вали.
Гера стер кровь. Чуть дольше чем следовало, он рассматривал как та вновь наполняет ранки до краев, выступает за границы и каплями срывается вниз. Мужчина резко выдохнул. Будто бы ничего не случилось, он мазнул по краю пальцем. В несколько мазков соединил линии полукругом, нарочно оставив несколько клякс. В монохромном освещении зала, те казались рядом зловещих рун.
Закончив, Гера отстранился, разглядывая меня как произведение искусства.
— Мягче.
Сказано было не мне.
Щупальца расплющились лентами, обматывая мои руки. Крепко и надежно. Теперь, чтобы сделать движение, мне потребовалось бы выдернуть кости из суставов.
— Терпение, девочка. — Сказал он, а я не нашла сил возразить или хотя бы поморщиться. — Не так быстро.
— Она готова, — возразила Медуза. Бледная как смерть в серебряных лучах луны. Я совсем о ней забыла. — Немерность активна как никогда.
Гера перевел взгляд на меня.
— Ты готова отказаться от себя?
— Прекрати их мучить, — глухо отозвалась я.
Мужчина сделал жест рукой. Сцена замерла.
— Я думал ты крепче, — сказал он, разглядывая остатки запекшейся крови на своих пальцах. Моей крови. Я могла ошибаться, но в монохромном свете, казалась она поблескивала золотом. — С такой страстью себя защищала. И с такой же страстью сдалась. — Он покачал головой. — Я должен подготовиться.
Миновав Медузу, мужчина покинул зал.
Я проводила его спину взглядом. И с трудом переборов себя, посмотрела на сцену.
Тени кулис скрадывали порезы Марины. Можно только догадываться, сколь сильно она ранена. Рыцарь был в еще худшем состоянии. Правая нога ниже колена полностью почернела от крови.
«Третий этап. — Продолжала себя убеждать. — Дотерпеть до третьего этапа»
Убедить чувство самосохранения проще, чем договориться с совестью.
Гера мог не рассчитать силы фатов. Мог неправильно оценить противников. Что если Виталий испустит дух раньше, чем мы выберемся? У него серьезная рана! Он и так хилый, слабый и хромой. Дунешь и надвое переломится. Гера же в него меч вонзил!
Сцепив зубы, я посмотрела на Медузу.
Женщина стояла молчаливым изваянием. Ее не интересовал застывший на сцене спектакль. Отвернувшись, она изучала дверь актового зала.
— Если рыцарю не перевязать ногу, он умрет от кровопотери раньше, чем Гера вернется.
Медуза не отреагировала. Если закрыть глаза, можно было представить, что ее и вовсе нет.
Я облизнула губы.
Все остальные фаты — человекоподобные тени, тихие и безликие. У Медузы же голос и прическа из змей. Все это время я считала ее лишней в уравнении. Черт, да я вообще ее не считала. Кто берет в расчет второсортных помощников? Точно не я. Хотя не раз обжигалась.
— Ты отличаешься от них, — заметила я.
Кто же она — Медуза Горгона темного мира? Женщина с поверхности, ставшая жертвой фатов. С магией, что заставляла ее подпитываться от других, будто она какой-то вампир. Но разумней, чем ее коллеги. Она спасла меня от обезумевшего фата. Да, это мог быть приказ Геры, присматривать за мной. Но также она предупреждала меня не возвращаться.
— Отпусти их, — тихо попросила я. — Они не важны. Больше нет. Гера тебе не хозяин. Он же уйдет. Оставит вас.
Трагично-красивая королева монохромного мира легонько качнула головой. Змеи недовольно зашипели.
— Когда он покинет Немерность, мы освободимся.
— Также как Марина и рыцарь получат свободу?
— Я их выведу, когда он уйдет.
— Они могут не дожить.
Медуза уставилась на меня немигающим взглядом.
— Они уже мертвы.
Я дернулась слишком резко.
— Нет, они дышат. Я вижу.
— Немерность сохраняет их души в телах. Как только они переступят порог в реальный мир, все кончено.
— 17 -
Она врала.
Должна была врать.
Я зажмурилась, смаргивая слезы.
— Не правда. Они не мертвы.
Теневые змейки переглянулись между собой.
Медуза кивнула удерживающему меня фату. Тот замешкался. Одна из змеек вытянулась и, не дожидаясь приказа, впилась в эфемерное тело. Существо дернулось, Дрожь побежала по угольно-черным конечностям. Не издав ни звука, оно сотряслось в предсмертном спазме.
Я едва не упала, когда щупальца неожиданно растворились, истлевая черной дымкой.
Он умер?
Выражение лица Медузы не отражало ровным счетом ничего. Она оставалась холодной, безразличной и болезненно-сломленной.
— Не веришь? Проверь.
Дважды ей повторять не пришлось. На негнущихся ногах я направилась к сцене. Десяток метров показался чертовски длинным, а ступени едва ли не Эверестом. И причина была вовсе не в усталости.