На следующий день село было взбудоражено, небывалым доселе, действом. По главной сельской улице от церкви шла представительная делегация. Впереди опираясь на посох, в новой рясе, с большим медным крестом на груди, шествовал отец Серафим. Рядом с ним шагал староста. В новой одежде с расчесанной надвое бородой, в новой фуражке, с какой-то, бляхой на груди, он выглядел очень внушительно и официально. Отставая на шаг, шел дед Щербак, в красной рубахе подпоясанной черным кожаным ремнем и как всегда без головного убора. В руке он нес сложенный в несколько раз кнут. Чуть поотстав, шагала тройка пацанов: Ленька Немтырь, Архипка Назаров и Антошка Савельев. Одетые в новые одежды и сапоги они несли амбарную книгу, чернильницу с ручкой и доску. За пацанами шел ссыльный студент. Его, похоже, забавляла ситуация.
Процессия, обрастая по дороге зрителями, подошла к барановским воротам. Ворота были плохенькие, висели на одной петле и весь вид двора и домишки говорили о криворукости хозяев. В этих благословенных местах надо быть лодырем, или совершенно бестолковым человеком, чтобы жить в такой бедности. Дед постучал рукоятью кнута в ворота:
— Эй! Хозяева! Хозяева, открывайте.
Из хаты вылез замызганный, заспанный и нечесаный мужиченка, приоткрыл ворота и испуганно уставился на пришедших.
— Чего застыл, убогий, ворота отворяй и бабу свою Бараниху зови сюда. — произнес дед Щербак. Голос и тон, каким было это сказано, заставили мужичонку съежиться, открыть ворота и прокричать срывающимся фальцетом:
— Мотря…! Мотря поди сюда. Мотря …! Мотря!
— Чего разбазлался? — недовольно сказала Бараниха, выходя из дома. Увидев делегацию, она побледнела и схватилась рукой за дверной косяк. Староста, оглядев притихших хозяев, солидно произнес:
— Господин Заславский читайте.
Студент вышел вперед, достал из амбарной книги лист бумаги и стал читать, четко и громко произнося слова:
— Четвертого октября сего года у крестьянина села Сосновка Томской губернии Баранова Епифана пала корова. Жена упомянутого Баранова, Матрена, впав в ересь кликушества, криками возбудила некоторых жителей села и повела их к дому Новых Феодоры, облыжно обвинив последнюю в колдовстве и попытке извести весь сельский скот. Она призывала сжечь Новых Феодору вместе с ее домом. Сие деяние есть прямой призыв к бунту против власти. Но, поскольку злоумышленникам не удалось совершить данное злодеяние, то мы: староста села Сосновка Аким Силантьев и приходской священник отец Серафим, сочли возможным не извещать исправника, а предупредить Баранова Епифана и его жену Матрену, что в случае повторения преступного злоумышления вы будете наказаны по закону Российской империи. Подписи Силантьева и отца Серафима имеются.
Конечно, текстик был не ахти; студент его за пятнадцать минут набросал, но на неизбалованных эпистолярным жанром пейзан, подействовал убойно.
— Баранов Епифан распишись в том, что данное предупреждение ты услышал.
Мужичонка впал в ступор, не понимая, что от него хотят и беспомощно озирался.
— Баранов! — громко повторил студент.
— Ась?
— Хренась! Расписывайся давай. — дед потерял терпение и подтолкнул Епифана рукоятью кнута к Архипке и Антохе. Те держали в руках доску с лежащей на ней амбарной книгой. Доску я вчера взял из приготовленных на сортир, укоротил и прошелся по ней рубанком. Епифан обреченно подошел. Обмакнув ручку в чернильницу, я сунул прибор в руки мужика и показал место против его фамилии:
— Ставь крест. — сказал староста. Тот неловко нарисовал кривой крестик.
— Баранова Матрена! Распишись. — Бараниха, тяжело переступая ватными ногами, подошла и тоже поставила крестик в указанном месте.
— Дщерь неразумная! Налагаю на тебя епитимью: сто земных поклонов перед иконой богородицы и тридцать раз прочтешь молитву, какую знаешь. Аминь! — вставил свои шесть копеек отец Серафим. Все повернулись выходить, когда дед со словами «Эх! Рукожопые», резким ударом бича сломал стоящие у стены покосившейся сараюшки, кривые деревянные вилы. Услышав запомнившийся звук, Бараниха сомлела и сползла на землю. А дед, выходя со двора, бросил понурому хозяину:
— Зайдешь завтра. Другие дам.
Выйдя за ворота, я увидел среди любопытствующих пацанов, Платошку и подозвал его:
— Платоха держи чернильницу с ручкой. Сейчас к Карасю пойдем; обмакнешь ручку в чернильницу и подашь ее Карасю, когда скажут, что тому надо расписаться. — Платоха молча кивнул, принял у меня из рук чернильницу с ручкой, приосанился и поважнел. Вот, блин, что должность с человеком делает. Но с другой стороны, надо было как-то поощрить будущих членов моей ОПГ, тем более и Антошка, и Архипка, и Платоха, так или иначе поучаствовали в защите дома знахарки, поэтому и придумал фокус с доской и чернильницей. Выдернув же из толпы Платоху, и назначив его на должность чернилоносителя, недвусмысленно показал пацанам, кто тут главный. Главнюк, блин.