- Да они никак воевать здесь собрались? – невольно вырвалось у меня при виде здоровенного Смит-Вессона, лежащего поверх разнообразных дорожных вещей.
Достав револьвер, покрутил его в руках, поприцеливался. Тяжеловата пушка для меня. Отложив его в сторону, занялся дальнейшим потрошением саквояжа. Из ее недр, кроме мыльно-рыльных принадлежностей, на свет появились несколько пачек патронов для револьверов и документы на русском и итальянском языках. Быстро просмотрев подорожную, выданную еще в Санкт-Петербурге, выяснил, что жлоба зовут Серджио Пизаконе и, что в качестве охранника он сопровождает ученого этногрофа из Итальянского Географического Общества Луиджи Фальконе в поездке по Сибири. Ага, значит, главного специалиста по артефактам зовут Луиджо Фальконе, хотя, судя по всему, он такой же этнограф как я балерина. Да и фамилия его, скорее всего, не Фальконе. Но мне, в принципе, на это плевать. Нужно сообразить, что же подсунуть этим пидорам вместо артефакта, разумеется за деньги и за деньги приличные.
- Феодора Савватеевна! – окликнул я, закончившую с крыской, знахарку. – А нет ли у тебя какой нибудь коробочки или шкатулки, которая бы походила на «ларец Парацельса»?
Баба Ходора насмешливо посмотрела на меня и сказала:
- Ишь, что удумал! Чай не глупее тебя будем. Бабушка Христина, царствие ей небесное, давно этим озаботилась.
Знахарка снова покопалась в тайнике за божничкой и достала оттуда копию пресловутого «ларца», выполненную, похоже, из какого то камня, подала ее мне. Я взвесил в руке копию – по весу вполне сопоставимо, а по форме так один в один и заполировано все идеально. Внимательно осмотрев ее, увидел еле заметную щель:
- Так она еще и открывается. – удивился я. Попытался открыть но крышка не поддавалась. Тогда стал искать кнопку. Кнопки не было. Баба Ходора с усмешкой наблюдала за мной, ждала, когда я попрошу помощи. Рядом стояли дед с Архипкой и с неподдельным интересом смотрели за моими потугами:
- Ну-ка подержи. – Сунул в руки изнывающему от любопытства Архипке шкатулку, взял с полки деревянную чашку, наполнил ее водой и, забрав у друга «ларец», погрузил его в воду. Подождав с минуту, вынул, тщательно обтер тряпицей и стал разглядывать. Сначала ничего не было видно, вытереть грубой тряпицей «ларец» насухо не удалось, но по мере того как испарялась последние капли воды, с торца обозначилось еле видное колечко. Нажал на него, кнопка подалась но «ларец» не открылся. Тогда я осмотрел другой торец, обнаружилась вторая кнопка. Нажал одновременно обе и крышка, с легким щелчком, откинулась. Внутри оказались, завернутые в вощеную бумажку, сушеные фрагменты какого то корешка и записка на итальянском.
- Что это за хрень? – спросил я знахарку. Та мельком глянув на засушенный корешок, взяла записку, прочитала и улыбнулась печально.
- Ну, что там? – нетерпеливо спросил я.
- Корешок это – жень-шень, а в листках рецепт и прощальное письмо этому Бальцони.
- Выходит, знала бабушка этого падре? – удивился я.
- Знала, еще как знала. Дед это мой.
- ? – Наше изумление было безмерным. Но Баба Ходора нас обломала, сказав, что история эта длинная, а сейчас надо доделать начатое, тем более, что европейцы стали приходить в себя. Пришлось с ней согласиться.
Между тем усатый жлоб по имени Серджио открыл глаза и зашевелился, пытаясь встать. Баба Ходора подскочила к нему, наложила ладони на его виски и что то напевно произнесла, потом хлопнула ладошкой его по лбу и, обернувшись к нам, сказала:
- Этого можете развязать.
Я принялся распутывать обездвиженного жлоба, за одним вытащил у него из рукавов пару изящных кинжальчиков, которые покоились там в хитрых ножнах. Серджио, с забавной фамилией Пизаконе, остался неподвижно сидеть на табурете. Второй европеец признаков жизни пока не подавал. Я забеспокоился:
- Вот блин! Я, случаем не прибил его?
Дед, внимательно осмотрев связанного, сказал:
- Живехонек! Притворяется, что сомлел, а у самого «ушки на макушке». Вызнать пытается - что да как. – и обращаясь к связанному сказал: - Милок кончай придуриваться. Вижу, что пришел в себя. Эвон глазки- то под веками как бегают.
«Милок» открыл глаза и попытался качать права, злобно на нас зыркая и что-то тараторя по итальянски.
- Чего это он стрекочит? – спросил я Бабу Ходору.
- Стращает.
- Во как! Стращает значит. Щас я этого пидора постращаю. – Схватив один из кинжальчиков, я сунул его итальянцу под глаз и легонько нажал, чтобы потекла кровь. Тот сначала дернулся, но потом замер, боясь шевельнуть головой, с изумлением и страхом глядя на меня одним глазом.