В Ботаническом саду удача, казалось, повернулась лицом: след был ясным и чётким… И буквально через несколько сот метров привёл группу к кровавым следам крайне скоротечной драки… Даже, скорее, не драки, а просто убийства: неизвестные погибшие (останки оказались разбросаны по довольно приличной площади, крупные фрагменты были спрятаны в заброшенном здании не то оранжереи, не то общественного туалета, от одежды остались лишь крошечные лоскутки, а многие кости были разгрызены, впрочем, присутствовали и вполне узнаваемые отпечатки собачьих лап - “друзья человека” нашли трупы первыми и решили немножко усложнить жизнь бойцам Отряда), в количестве примерно пяти или шести человек, даже не успели среагировать на угрозу и умерли почти одновременно. Это было… неприятно. Как правило, сразу после прохода твари предпочитали скрываться и нападать только на одиноких прохожих, не рискуя оставить ненужных свидетелей… Здесь же шесть человек (да-да, может быть всего пять - разница не существенна) были убиты настолько быстро, что даже не успели разбежаться - по крайней мере, так получалось по следам.
Потратив на выяснение обстоятельств трагедии с полчаса и вызвав своих “уборщиков”, группа Сергиенко двинулась по следу дальше, малохожими тропками практически по прямой пройдя сад и выйдя через дыру в заборе на Ботаническую улицу возле пересечения с Большой Марфинской, и, никуда не сворачивая, упёрлась в дом номер тридцать один. Дверь с домофоном не стала преградой, и буквально через минуту группу ждал ещё один сюрприз: след, как будто так и надо, уходил в лифт.
Великая вещь - предписания. Написанные, как принято говорить, кровью - и майор сам вписал немало капель в эти скрижали опыта - они нередко содержат самые неожиданные знания, в частности - как правильно искать подозреваемого, уехавшего на лифте на неизвестный этаж. Уже через каких-то пятнадцать минут группа снова собралась на предпоследнем, тринадцатом этаже, скорее даже взбодрившись, нежели устав, от умеренной физической нагрузки после долгой ночи поисков. Детектор однозначно указал на вторую справа дверь. Обнаруженная в углу под потолком камера была немедленно закрашена: если тварь не удастся нейтрализовать в квартире и бой вырвется на лестничную площадку (всякое, всякое бывало, архив тому свидетель) - не должно остаться никаких документальных свидетельств реальности тварей и степени их опасности. Этот пункт инструкций всегда вызывал глухое раздражение у Павла Остаповича, но был предельно ясен и недвусмыслен… и, к сожалению, абсолютно логичен.
Убедившись, что бойцы прикрытия не отсвечивают, но надёжно контролируют всю площадку, Сергиенко достал корочки основной легенды (капитан милиции Кузнецов Сергей Иванович - любая проверка его подлинности привела бы к немедленному оповещению руководства Отряда), позвонил в дверь и, вопреки уверениям по-прежнему молчащей интуиции не очень-то рассчитывая на ответ, громко произнёс сакраментальное: “Откройте, милиция!”. Операция вступила в свою завершающую стадию: уничтожить. Из квартиры, усиленные чувствительными микрофонами, донеслись тихие шорохи и неразборчивые голоса: внутри были живые люди.
На некоторое время наступила тишина: кто бы ни был с той стороны двери - он явно задумался.
- А мы милицию не вызывали! - С той стороны ответил явно недовольный и невыспавшийся, но вполне энергичный голос. Мужской и вполне нормальный, насколько можно судить - с поправкой на утро субботы.
- Открывайте! Соседи жалуются, что у вас тут шум и крики! - Никаких жалоб, конечно же, не было, зато была очень удобная легенда, позволявшая в случае необходимости “почти легально” вломиться в квартиру - всё равно после визита монстра жаловаться на мелкие, особенно на фоне трупов, нарушения, как правило, было уже некому.
- Иду-иду! - С той стороны двери раздались явно неторопливые шаги, сопровождаемые плохо различимым даже через чувствительные микрофоны явно ругательным бормотанием. За годы в Отряде и до того в милицейском спецназе майор успел уже порядком отвыкнуть от “тёплого” приёма, который обычно встречал милицию… пока не начинало пахнуть жареным. Мысленно вздохнув, майор приготовил все наличные запасы терпения - надо признать, и так-то невеликие, а уж после ночи на ногах в поисках очередной твари - и вовсе почти отсутствующие. Чуйка взвыла раненым слоном: мол, писать тебе бумажки, товарищ майор, пока “Войну и Мир” не переплюнешь, да горб не заработаешь. Ещё раз вздохнув, Сергиенко оправил форму и сделал максимально протокольную морду лица. Как раз вовремя: глазок на двери посветлел, затем снова потемнел - с той стороны кто-то смотрел.
- А чой-та вы с пушками? Не, не буду я вам открывать! Вдруг вы бандиты переодетые? Я вот счас участковому позвоню, да спрошу, кто там на меня кляузы всякие пишет, я Василь-Михалыча хорошо знаю! - Если по первым словам у Павла Остаповича сложился образ человека неопределённого возраста от тридцати пяти до пятидесяти, не очень за собой следящего, но ещё не опустившегося, то теперь этот образ стремительно накинул лет двадцать и обзавёлся хитрющими морщинками вокруг глаз да погасшей беломориной в углу рта. - Пусть, вон, сами лучше за своей собакой смотрят, а то как уйдут на весь день, так она и скулит не переставая, всю плешь проела уже! Так им и скажите! - Явно скандальный дедок, притащенный прагматичными детками из деревни присмотреть за внуками.
- Открывайте, или мы будем вынуждены выломать дверь! У нас предписание! - Обычно такие скандальные деды больше любят именно “поспорить от души”, нежели реально конфликтовать, а к власти, по старосоветской памяти, относятся всё-таки с уважением.
- Да открываю я, открываю, не суетитесь! - Громко пробурчали с той стороны. Точно, с уважением. Сергиенко с удовлетворением вслушался в множественный лязг ключей и дал своим бойцам отмашку “всё тихо, без повода не действовать”. Лязг затянулся, сопровождаемый невнятным бурчанием - на этот раз явно в адрес замка и чьей-то паранойи - похоже, дед живёт в городе уже давно, нахватался слов… А может, внуки научили, дети сейчас иной раз такие, что слов приличных нет… ни у них, ни о них. Наконец, лязг кончился, дверь приоткрылась на цепочку и в щель выглянул плохо видимый мужчина… Примерно на полголовы выше, чем успел себе представить командир группы спецназа. Очень, очень опасная ошибка… И крайне неожиданная.
- И хто там на мене жалуетси? - Накинуть лет двадцать… Или даже тридцать, и обладатель голоса станет ровно таким, каким его представил майор: хитрым ехидным дедом… А пока - мужик, явно пытающийся казаться проще, чем есть на самом деле, эдакий стереотипный деревенский хитрован.
- Капитан Кузнецов. Может, вы нас пустите внутрь? - Ухо, умело пользуясь ларингофоном, неслышно для посторонних доложил: “есть усиление”. Металлическая дверь ослабляла прохождение заряда, и усиление сигнала означало одно: тварь внутри.
- А чой-та вдруг я вас пускать буду, ежели вы меня невесть в чём обвиняете? Мне скрывать неча, я человек честный! Да пусть хоть весь подъезд знает, по чьему навету ко мне родная милиция нагрянула! - Мужик прибавил оборотов, явно накручивая себя. Майор досадливо поморщился и махнул рукой, мол, сам не рад.
- Работа. Кому не лень пишут, а мы обязаны проверить и разобраться. Так что давайте лучше всё-таки внутри поговорим, мне ещё четыре квартиры обойти надо, и по каждому вызову отчёт написать. - “Искреннее раздражение” от “необходимости заниматься очевидным идиотизмом” вышло как родное - откуда только всплыли воспоминания, будто из прошлой жизни - и мужик, явно подобрев к “служивому”, скинул цепочку, пропуская троих спецназовцев в коридор.