Прапра - тридцать четыре, я не поленилась, сосчитала. Черт с ними, с именами, тут число интереснее.
Прапрапра должно, по идее, быть еще больше. Ан нет?
Всего двадцать два.
Седьмое поколение еще уменьшается, и там четырнадцать человек. Хотя должно быть иначе, они же замуж выходили, женились... даже если по одному ребенку на нос, все равно сохраняется рост прироста. А тут - наоборот, сокращение численности.
Восьмое поколение, девятое...
И везде уменьшение.
Умер, не замужем, умер, ушла в монастырь...
Дерево завершается весьма скудными веточками. Двое живых, шестеро живых, двое...
- Минутку? А вот эти - не Демидовы?
Такое тоже бывает. Усыновляют или удочеряют от первого брака.
- Но бесплодны. Посмотрите возраст, княжна.
Я киваю. Да, тут уже сложно размножаться, в полтинник-то... может, магия и справится, но что из ребенка потом получится? И сколько болячек у него будет?
- Интересно, что это такое? То есть - чем можно объяснить такой расклад? Это ведь неспроста?
- Похоже на действие проклятия.
- Есть такое?
- Схлопотать можно, - неопределенно ответил ротмистр. И о чем-то сильно задумался.
Я спорить не стала. Еще как можно, это и в нашем мире редкостью не было. Правда, что там чаще встречалось, проклятие - или глупость?
Кто ж его разберет...
- Можно я пока оставлю книгу себе? Почитать?
- Это подарок. Мне это уже не пригодится. А купить можно свободно.
Действительно, не самая роскошная бумага, переплет дешевенький, коленкоровый...
- Я бы хотела отплатить вам добром за добро.
Губ ротмистра касается слабая улыбка.
- Что ж. Кое-что вы можете для меня сделать... если у вас будет на то возможность и желание.
- Что именно?
- Я когда-то обидел человека. Очень давно.
Ротмистр молчит долго, но я не решаюсь его торопить. Бывает то, что о себе не вдругорядь расскажешь. Не всякому...
Даже так, на пороге смерти...
- Я был молод, лет девятнадцати. Искал радостей жизни, находил их... да, была девушка по имени Алина. Из небогатой, но достойной семьи. Но - без титула. Без магии, без всего... я не мог бы на ней жениться. Любил - да. Но не хотел портить карьеру... глупец!
С губ мужчины срывается горький смешок. Я беру его за руку и крепко сжимаю.
- Мне устроили перевод, подыскали выгодную невесту... я сказал об этом Алине. Она была беременна моим ребенком. Черт... это не тема для разговора с невинными девушками!
- Что она с собой сделала?
Не тема... была б тут хоть одна невинная девушка, тогда - да. А так...
Мало ли, что здесь меня не дефлорировали? Мозги-то у меня старше этого тела малым не в три раза! И опыта куда как побольше. Может, и больше, чем у ротмистра, но я его сексуальным просвещением заниматься не стану, вот еще не хватало.
- Она хотела избавиться от ребенка. И умерла.
Вот как сказать мужчине, что эта его трагедия тоже не нова в истории? Сильно он любил эту Алину...
- На похоронах ко мне подошел ее брат. Он отдал мне медальон с волосами Алины и сказал, что мстить мне не станет. Жизнь будет самой страшной моей карой... он оказался прав. Я мало что значу для моей семьи, меня не любят дети... я сам разрушил свою жизнь еще тогда.
Мне остается только вздохнуть.
Сволочь этот братец, а?
Не буду я тебя убивать, живи, жри себя сам... совесть - такая штука...
Кстати?
- Он вам ничего не присылал к памятным датам?
- Присылал. Фотографии Алины.
Прикусываю язык.
Вот ведь козел мстительный.
- Я прошу вас... если вы, Мария, окажетесь рядом от этого города, положить медальон в могилу Алины.
В мою ладонь опускается цепочка. Толстенькая, витая.
Кругляшок теплый, его сжимали в руке, явно...
- Там...?
- Прядь моих волос. А со мной уйдет ее локон.
Я молча киваю.
Да, мне это будет несложно, как магу земли. Чего уж там...
- Город? И фамилия?
- Нажмите на рисунок на крышке... вдавили? Поверните влево.
Рисунок открывается, словно крышечка. Сам медальон не раскрывается, просто рисунок отходит в сторону.
- Алина Кальжетова. Березовский. Это город?
- Да. Кальжетовых там хорошо знали. Это город, где был открыт первый золотой рудник, вряд ли вы его минуете...
Мне остается только кивнуть.
- Я сделаю все, чтобы выполнить это обещание.
- Спасибо, Мария.
С ротмистром мы виделись еще три раза.
Разговаривали, сидели в беседке... невооруженным взглядом я видела, что ему становится хуже. На глазах становилась серой и пористой кожа, редели и седели волосы, дрожали пальцы... человек просто разваливался.
Было безумно его жалко.