— Тебе нельзя расстраиваться и опускать руки, ты должна быть сильной, нам еще Ванюшку искать, а ты вся зареванная.
Я зашмыгала носом и зашептала в ответ: — Я сейчас успокоюсь и больше не буду плакать, — и попыталась отстраниться от воеводы.
Но отодвинуться мне не дали, все также крепко обнимая, только перестали целовать в макушку.
— Чем могли Тихона и Любомира подкупить? — обратился к царю Святояр.
Государь с минуту зло смотрел на наши объятия, но ответил: — Тихон, из благородной семьи, столько лет честно служит отечеству, но семья у него большая, пять младших сестренок, а отец еще семь лет назад погиб. В деньгах их семья нужду испытывает.
— Не припомню, чтобы в последние месяцы они больно разбогатели, — парировала баба Янина.
— Может, затаились, и тратить будут незаметно, — предположил воевода.
С ним все печально согласились.
— А с Любомиром какая беда? — напомнил о втором кандидате боярин.
— Любомир не из боярского рода, и чтобы к высоким чинам пробраться, нужно из шкуры вылезти. Вот он и лезет, да только родовитых служивых у меня полон царский терем, — рассуждал супостат. — Может, ему должность высокую посулили?
— Значит так, сейчас все идем спать, а завтра рано поутру отправляемся в избушку бабы Яги, что находится в дремучем лесу, — скомандовал Святояр.
— Не так уж он и дремуч, тут всего-то день пути на телеге небыстрым шагом, — обиделась баба Яга.
— Вот и хорошо, значит, если поторопимся, то к обеду зеркало волшебное уже пытать будем, — бодро подсчитал боярин.
— Кого с собой в дорогу возьмешь? — поддержал военный тон беседы государь.
— Своих возьму десятка два, для охраны, Машу, бабу Ягу, бабу Янину, Любомира с пятком конников, да Тихона с пятком стрельцов, Елисея, — доложил воевода.
— Зачем тебе шпионов вражьих в такое важное дело брать? — выразил наше общее удивление супостат. — Да и опасно это.
Мы дружно закивали головами, демонстрируя согласие с самодержцем.
— Значит, возьму с собой своих три десятка, — согласился Святояр. — Будем ворога вычислять.
— Елисея не пущу, мало ли с ним чего в дороге случится? — заявил царственный отец.
— Так, если мы с него это игольчатое проклятье не снимем, он такой кривой и будет ходить, вплоть до удачного покушения, — пожав плечами, ответил воевода.
Царь сгорбился и минут десять думал, не отрывая глаз от косенького сына.
— Отец, я с ними поеду, — твердо прогундосил оболтус. — Это из-за меня Ванюшку уклали, мне и исплавлять.
Государь тяжело встал с лавки, подошел к любимому чаду и обнял.
— Что ж, сынок, если решил, то езжай. Бабушек и Марию Васильевну береги, — скосив на меня глаза, напутствовал царь.