- Ты же там с Юнги познакомился?
- Да, и он был среди тех, кто выдержал и не сломался ни в чем, - Намджун ответил сестре рукопожатием. – Когда вы начали встречаться, он признался, что пытался не ухаживать за тобой, вспоминая те заповеди, вроде как нельзя хотеть, и вообще – сестра друга… Но ты первая, кто за десяток лет смог победить «нельзя» Шуги. – Джинни вдруг ни с того ни с сего расплакалась, уткнув лицо в ладони. – Ты чего? Эй, джинн! Ну-ка! – Намджун потер её по спине. – Исполняй желание – прекрати плакать! – Девушка зарыдала пуще прежнего. Старший брат пришел в замешательство. Раньше всегда срабатывало. Джинни захлюпала, вытирая глаза.
- Как можно любить кого-то и хотеть чего-то ещё? – посмотрела она на Рэпмона. – Скажи – как? Я люблю Юнги, и хочу быть с ним, но недостаёт чего-то… я говорю себе тоже «нельзя», но, ты прав, я не могу себе представить, как можно не хотеть? Это не поддаётся приказам. – Намджун посуровел.
- Если ты хочешь изменить ему, лучше расстанься, и гуляй дальше. Иначе я тебя побью.
- Я не хочу изменять ему! Я хочу, чтобы он был немножко другой… я хочу, чтобы он был немного интереснее, немного бесшабашнее, безалабернее. И чтобы нам никто не мешал в любой момент сорваться куда-нибудь, задержаться, заниматься, чем нам хочется!
- Джинни, - погладил её по волосам брат. Его когда-то отец отправил к буддистам именно потому, что он был такой, как она сейчас – почти неуправляемый, только с мальчишкой всё куда хуже, чем с девчонкой, и Рэпмон успел до своих двадцати попробовать всё, что можно было: разнообразный секс, беспутные гуляния, драки, отсутствие дома по нескольку дней, травку, море алкоголя. Они с сестрой были схожи характерами, поэтому он и оберегал её от собственных ошибок и хотел, чтобы она повзрослела без спотыканий на подъёме. – Ты знаешь, что я занимался тем же, чем и Шуга, пока врачи не сказали, что у меня барахлит здоровье. Из-за сердца мне пришлось осесть и не мотаться больше по свету с друзьями. Как ты думаешь, я этому рад? – сестра покачала головой. – Вот именно. Я по-прежнему хотел бы совершать по десять перелётов в месяц, как бывало когда-то, заниматься борьбой, бегать в спортивные клубы, где можно поглазеть на стройных девчонок. Но я больше не могу этого делать, потому что есть негласное «нельзя». Я могу его нарушить, но что будет дальше? Удовлетворить своё желание, повеселившись за счет десятков лет жизни? Или я должен страдать от того, что так вышло и завидовать тем, кто может то, чего не могу я? Это глупости, Джинни, я ведь ничего не могу исправить, а смирившись и приняв данность, я живу другой, не менее прекрасной, просто другой жизнью. Часто я слышу от друзей, уставших и намотавшихся, что хотели бы не вылезать из Сеула, как я. Они тоже сравнивают свою судьбу с моей, все люди так делают. И мы могли бы взаимно завидовать друг другу, не прекращая хотеть урожая с чужой грядки, но не проще ли понять, что то, что имеешь ты – это твоё, оно у тебя есть. И если то, на что ты покушаешься, не дополняет твою жизнь, а отнимает у тебя что-то – разве это хорошо?
- А если речь идёт о замене? Не о потере, а о замене одного на другое, - наивно спросила Джинни.
- Но разве можно в точности заменить что-то одно другим, не похожим на первое? Замещаются только одинаковые детали, а разные вещи, разные люди, разные места жительства – это не замена, а перемена. Перемена, приносящая что-то новое, и отнимающая что-то старое. Подумай, без чего из старого ты сможешь счастливо жить, прежде чем соглашаться на новое, с которым неизвестно как жить будет вообще. – Намджун поцеловал её в лоб и поднялся. – Я не лучший философ, Джинни, и не знаю всего, но я надеюсь, что ты сама сумеешь понять, как надо будет поступить.
Все эти рассуждения были правильными и подтверждали собственные убеждения Джинни, но секретов буддийского монастыря, как же перестать хотеть Намджун не раскрыл, если сам его знал, конечно. Да и много ли было таких, кто овладел этим секретом?
* * *
Дохи когда-то посмеялась над очередным утверждением Хёны, что БиАя ей ничем не заменишь, заявив, что кладбища полны незаменимых людей. Хёна тогда промолчала, но про себя подумала, что если так, если люди считают, что без любимого человека, которого потерял, можно жить, то какой смысл всего этого тогда вообще? Зачем говорить о существовании любви, если она ровным счетом ничего не значит? Если сердце и память готовы отпустить, то в них незачем вкладывать столь высокое чувство. Но она вложила, и вытащить оттуда не получалось.
Целуясь с Ханбином на кресле, в которое они опустились на крыше, подвыпившие, как и все вокруг, Хёна не могла расслабиться. Она получала острейшее наслаждение, но каждая секунда казалась ей последней и ужас от того, что БиАй растает, исчезнет в её руках, разрывал изнутри. А может, потому и было столько удовольствия, что не было надежности и уверенности? Ну, вот пойми она сейчас, что БиАй останется с ней, навсегда, постоянно, будет её молодым человеком, и не надо переживать о расставаниях и унижениях – было бы ей настолько же сладко в его руках? Или для того, чтобы чувствовать сладковатый привкус, всегда нужно закусывать горьким, обжигающим, кислым и даже соленым, в виде слёз? У Джинни был постоянный и хороший парень, но ей тоже чего-то не хватало – это было заметно. Почему мы все такие? Всегда ищем чего-то ещё, хотим большего… может в этом и есть основа жизни? Всегда стремиться к чему-то, потому что когда добьёшься всего, то потеряется интерес. И что же, ей нужно довольствоваться тем, что БиАй всегда будет ускользать, что он вспоминает о ней раз в год? И то, если у неё получится привлечь его внимание. Но в конце учебного года он выпустится, и их миры станут настолько разными, что никогда уже не пересекутся. Хёна едва подумала о том, что может никогда его больше не встретить, как упала в глубокую пропасть мучений. Проходящий мимо по коридорам университета – он и то успокаивал её своим присутствием, ей было для чего приходить на лекции, на занятия, хотя ей было больно, иногда невыносимо, но это всё было лучше, чем оказаться в жизни, где БиАя нет больше совсем. Он ненадолго оторвался от её губ, развернувшись за очередной бутылкой соджу.
- Извини, я сейчас, - выскользнула Хёна из его рук и, посмотрев на Дохи, сидящую рядом с Бобби, прошла к противоположному краю крыши, подальше ото всех. Туда почти не падал свет установленных лампочек и гирлянд на искусственной пальме в здоровой кадке. Темнота вокруг, и только вдали огни города. Хёна посмотрела вниз – высоко. Алкоголь подействовал на неё, она знала, что в таком взбудораженном состоянии лучше не пить, но не смогла удержаться. Ей казалось, что станет веселее и легче, но не стало. По душе скребло наждачной бумагой, шлифуя все эмоциональные неровности, и чем больше она выпивала, тем там глаже и холоднее становилось, но не от безразличия к БиАю, а от безысходности. Вместе они не могут быть – Ханбин не такой человек, который остановится, - а без него она жить не в состоянии. Хёна ещё раз посмотрела вниз, встав к самому краю. В отличие от того, как больно ей было из-за всей этой длящейся трагедии – от одного удара больно не будет. Быстрое падение и всё, нет больше страданий. Это она без БиАя не смогла бы жить, а он даже не заметит, что её не стало…