Каждый курсант получил по зажигательной трубке. Майор подал команду зажечь их. Шнуры у трубок короткие, и многие оробели: вдруг капсюль взорвется в руках — не меньше двух пальцев отхватит. Зажгли — и тут же бросили трубки в траншею. Но капсюли не взорвались: оказались холостыми.
Раздали боевые капсюли. Майор приказал поджечь шнуры.
Трубки взорвались в траншее. Все обошлось благополучно.
Повторили операцию. Курсанты привыкли и научились выполнять все приемы без дрожи в руках.
По команде майора курсанты подошли к зарядам, подвязанным к вкопанным столбам. Обучаемые зажгли шнуры и хотели отбежать, но майор потребовал убедиться, что шнуры у всех горят нормально. И только после этого скомандовал: «Кругом! Шагом — марш!»
Так шеренгой отсчитали двадцать шагов и снова повернулись. После взрыва майор объяснил, что все осколки летят в сторону, противоположную заряду, поэтому нечего далеко бегать. А шнур горит со скоростью сантиметр в секунду. Можно легко определить, зная длину шнура, когда будет взрыв. Это занятие понравилось всем курсантам, а Корнев хорошо усвоил его методику и стал использовать в процессе обучения будущих младших командиров.
Вскоре Корнева перевели в 6-й понтонно-мостовой батальон, стоявший под Ленинградом на станции Понтонная. И сейчас вспомнилось ему начало декабря 1939 года. Он назначается во вновь сформированный 7-й батальон. Карельский перешеек. Искореженные прямыми попаданиями снарядов громоздкие коробки полупонтонов, разбитые и сгоревшие автомашины. Темные пятна свежих воронок на заснеженном берегу реки Тайпален-иоки.
Память воспроизвела и картины первого в жизни боя. Частые вспышки орудийных выстрелов, визг осколков, перестук картечи по понтонам. Над незамерзающей до января стремительной рекой курился легкий туман. Ближе к нашему берегу часто вздымались водяные султаны, вокруг которых вставали россыпи фонтанчиков. Березы, вплотную подступившие к берегу реки, стряхивали с себя снежное убранство при каждом выстреле танков, вышедших для прикрытия переправы.
Запомнилось Корневу возбужденное лицо младшего лейтенанта Павла Усова, рубившего саперной лопатой проволочные заграждения на подходе к берегу. Потом под его командой бойцы спустили на воду два полупонтона и сомкнули из них первый десантный понтон. Тогда Усов, орудуя рулевым веслом, сделал больше всех рейсов через реку. Каждый раз, ставя понтон под погрузку, прикуривая все одну и ту же махорочную скрутку, Павел покрикивал, подбадривая и себя, и бойцов: «Садись, пехота! Подвезу!» И пехота, мельтеша, переваливала через спасительный земляной вал, насыпанный вдоль берега. Быстро заполнялся понтон плотными рядами десанта. У Усова тухла цигарка, но ему уже было не до нее. Вернувшись из очередного рейса, он с досадой щупал ссадины на голове и руке, удивленно рассматривал продырявленную ушанку и шинель.
Вспомнилась Корневу и другая картина. С понтона вынесли лейтенанта Вахрушина. Всегда очень подвижный, теперь он был непривычно спокоен. Корнев взял его руку, пытаясь нащупать пульс. Она была уже холодна, только часы на ремешке продолжали моргать секундной стрелкой.
Незадолго до форсирования реки в батальоне появились два корреспондента. Шел жаркий бой, невдалеке, рикошетируя о мерзлую землю, повизгивали пули и осколки. Один из корреспондентов, сжимая в зубах изогнутый мундштук прокуренной трубки и обдавая бойцов медовым дымком, пытался втиснуться в десантный понтон. Но командир в туго подпоясанной длинной шинели окликнул: «Эй, батенька! Куда это вы?» Другой корреспондент тоже нацелился попасть в соседний понтон. Опасливо оглянулся на незнакомого командира, у которого по ромбу в черных петлицах. А тот стоял во весь рост у подбитой машины, загруженной массивными железными деталями береговой опоры, и будто не замечал близко осыпающихся на излете свинцовых кругляшей шрапнели.
Командир подозвал к себе корреспондентов, завел их за машину с железными деталями.
— Кто такие?
Один из корреспондентов зажал в левой руке еще теплую трубку, правую не очень умело приложил к ушанке:
— Корреспонденты, товарищ комбриг. — Как-то неразборчиво назвал свою фамилию.
За ним другой козырнул — уже совсем по-уставному. И уточнил: