Едва все заняли свои места, как из села выскочили три мотоцикла и устремились к мосту. Их подпустили поближе и ударили огнем зенитных пулеметов. Оставив на дороге один подбитый мотоцикл, остальные развернулись и укатили обратно. Через некоторое время показалась колонна машин. Пройдя с километр, остановилась. Серыми комочками соскочили на землю солдаты и, развернувшись в цепи, стали приближаться к мосту. Едва трасса счетверенных пулеметов уперлась в цепь, солдаты тут же залегли, укрываясь за кочками прибрежного луга. Стребчук хотел открыть огонь, но его удержал второй номер:
— Погоди! Пусть цепь боком к нам продвинется. Тогда и пальнем.
Так и вышло. Сделав очередной бросок, немецкие солдаты оказались на одной линии с направлением ствола пулемета. Его очереди оказались меткими. Зенитный пулемет тоже вел огонь. Враг не сразу понял, откуда исходит наибольшая опасность. Прозвучали команды офицеров, и залегшие цепи начали поспешно окапываться.
Коптелов дал сигнал отхода взводу прикрытия. Бойцы по ходу сообщения, а потом бегом через мост перешли на свой берег. Сразу же раздался грохот взрыва, и в разные стороны полетели осколки бревен и досок. Взорвав мост, бойцы скрытно вышли к месту, где дежурила надувная лодка.
Понтонеры затаились в своих окопах. Младший лейтенант Тюрин наблюдал в бинокль за гитлеровцами. То в одном, то в другом месте мелькали руки с лопатками, выбрасывавшими землю. Противник углублял окопы — видно, надолго застрял перед мостом.
Приспособившись в уже отрытых ячейках, немецкие пулеметчики временами открывали огонь, и тогда пули с сухим шелестом зарывались в песчаный валик бруствера окопов понтонеров. Слышны были отдельные выстрелы: охотился немецкий снайпер.
Тюрин, пытаясь получше разглядеть, как взорван мост, надвинул плотнее каску и осторожно выглянул из окопа. Что-то хотел сказать, но, тихонько охнув, упал на дно траншеи. Пуля попала под самый низ каски.
…Лейтенант Николай Крашенинников стоял у края могилы с окаменевшим лицом. Когда на прикрытые сосновыми ветками лица шофера Башары и его друга младшего лейтенанта Георгия Тюрина посыпались комья земли, он разрыдался. В кармане гимнастерки лежало письмо. «…Дорогой братик Коля! — писала его сестра Вера. — У нас большое горе. Все не решалась тебе написать, да и не было силы держать ручку. А теперь пишу — злее воевать будешь. Наша мама, твоя Аня и доченька Маргариточка не перенесли голодную и холодную зиму. Похоронили их в братской могиле на Пискаревке…» Эту горькую весть Коля получил с последней почтой, пришедшей в батальон всего три дня назад. Даже с Жорой поделиться горем не успел: роты работали в разных местах.
Разведка батальона сообщила, что крупные колонны противника двигаются через Гороховатку и уже находятся северо-восточнее батальона, в двадцати — тридцати километрах. Нависла угроза его окружения. А приказа отходить с занимаемого рубежа не было. «Что делать?» — не раз задавал себе вопрос Корнев.
После тревожного дня понтонеры с котелками потянулись к походным кухням. Комбату и комиссару ужин ординарцы принесли в палатку. Но те и не взглянули на еду.
— Что будем делать, Иван Васильевич? — посмотрел на комиссара комбат. — Про нас вроде забыли, а самим отходить рискованно. Да и куда отходить? Ближайшая к востоку река — если можно так сказать про расстояние в триста километров — Дон.
Иван Васильевич тоже задумался.
— Не силен я в тактике и в понтонерском деле. Но успел приглядеться к тебе. Знаю: командир ты настоящий, смелый. Верю как коммунисту. Решай сам. А отвечать за все будем вместе.
Корнев решил под покровом темноты отвести батальон в село Мешково, что в тридцати километрах от станицы Вешенской на Дону. Коротко поставил командирам рот задачу по карте. Вперед и на фланги выслал дозоры на мотоциклах, во главе ротных колонн поставил зенитные пулеметные установки.
В установленное время машины одна за другой, еле заметно подсвечивая через щели нафарников, тронулись в путь по полевым дорогам. Колонну вел сам комбат, а Соловьев, после гибели Башары оставшийся без машины, сел в эмку комиссара, замыкавшую колонну. Двигались осторожно, на малых скоростях. Когда проехали километров десять, комиссар вдруг спросил у Соловьева:
— Ты не знаешь, где партбилет Тюрина?
— Нет, не знаю. Надо у Коптелова уточнить.
Условным сигналом остановили колонну, и вскоре выяснилось, что Тюрина похоронили с партбилетом в кармане гимнастерки.