– Посмотрим, что выйдет из этой истории с репортерами. Может, он выскажется и сдастся.
Командир спецназа с отвращением отвернулся. Корнелл его не винил: ему и самому было нелегко принять такое решение. Не в первый раз преступники при помощи шантажа добивались выхода в эфир. Каждый человек мечтает покрасоваться на телеэкране. Достаточно пять минут посмотреть на участников любого телешоу, чтобы понять, как далеко они готовы зайти для достижения этой цели. Стоит ли ожидать чего-то другого от преступников? Корнелл все чаще осознавал, что присутствие полиции уже не нужно на этом фестивале безумного «домашнего видео».
– Похоже, нам когда-нибудь придется превратиться в агентов и брать плату за вход, – сказал он горько.
Впрочем, полицейские тоже были не без греха, и Корнелл это отлично понимал. Они снабжали телевизионщиков материалами для полицейских шоу, давали бесконечные пресс-конференции, выступали с телевизионными обращениями к свидетелям преступления. Корнелл и сам срежиссировал несколько грандиозных операций с расчетом в основном на камеры и славу. Так если даже полицейские хотели быть звездами, то почему преступники должны от них отличаться?
Начальник полиции вздохнул.
– Надеюсь, этот ублюдок хотя бы не впадет в дурное настроение и не продержит нас весь день в ожидании.
Глава тридцать третья
Уэйн вернулся в гостиную, оставив свою маленькую съемочную группу за дверью.
Скаут все еще смотрела телевизор.
– Тсс, – сказала она.
– Телеоператоры уже находятся в осажденном доме, – объясняла ведущая, – и у нас вот-вот появится картинка. Их аппаратура соединена с передвижной телестанцией при помощи двухсотметрового кабеля… сейчас вы видите фургон, в котором расположена телестанция… Это тот фургон, Ларри?
– Думаю, да, Сьюзен, – ответил ее напарник, – но могу и ошибаться. Давайте спросим у доктора Марка Рэддингера, в этом ли фургоне находится передвижная телестанция?
– Да, – подтвердил бородатый мужчина в спортивной рубашке и вельветовом пиджаке, сидящий рядом с Ларри. – Это тот самый фургон.
– То есть вы абсолютно в этом уверены? – спросил Ларри.
– Да, абсолютно уверен, – снова подтвердил доктор Рэддингер. – Это тот самый грузовик.
– Что ж, мы так и думали, Сьюзен, – сказал Ларри, – а теперь знаем это точно. Как ты и предполагала, мы действительно видим на экране тот самый фургон, в котором находится передвижная телестанция.
– Это точная информация? – спросила Сьюзен.
– Да, – ответил Ларри, – это точная информация. Перед нами тот самый фургон. Тот самый, от которого отходит двухсотметровый кабель, присоединенный к аппаратуре съемочной группы.
– Спасибо, Ларри, – Сьюзен одарила телезрителей сияющей улыбкой. – Мы также можем сообщить, что звукооператор имеет доступ к рейтинговому компьютеру.
– К рейтинговому компьютеру? – заинтересовался Ларри. – Это компьютер, проводящий анализ и составляющий телевизионные рейтинги, не так ли?
– Именно так, Ларри.
– Давайте снова обратимся к доктору Марку Реддингеру, который находится у нас в студии. Марк, не могли бы вы рассказать немного подробнее о том, что представляет собой рейтинговый компьютер?
– Да, конечно, Ларри. Телекомпании используют рейтинговый компьютер для анализа данных и передачи результатов точного статистического анализа телевизионных рейтингов.
– Вот как? Потрясающе! И вы можете это авторитетно засвидетельствовать?
– Безусловно.
– А телевизионные рейтинги показывают, сколько зрителей смотрят тот или иной канал? – спросила Сьюзен.
– В статистическом и демографическом смысле, да, это…
Уэйн выключил телевизор. У него начала болеть голова.
– Хватит с тебя этой чуши, Скаут. Нам надо работать, – сказал он. – А теперь внимание: хочу представить вам Билла и Кирстен, они сделают нас звездами. – И Уэйн впустил в гостиную репортеров.
Билл и Кирстен явно чувствовали себя не в своей тарелке. Они были неробкого десятка, снимали голод, войны и президентские выборы, однако сегодня оказались в обстоятельствах не очень располагающих к уверенности. И дело было не в женщине в пропитанном кровью платье, которая хрипела на полу у мини-бара. И не в психопатических маньяках, которые держали их под дулом автомата. Просто любому было бы нелегко прийти на званый вечер в наряде, состоящем из нижнего белья.
Они чувствовали себя голыми. Билл и Кирстен – стройные, эффектные молодые репортеры – хотели выглядеть соответственно. Биллу недоставало его широкой рубашки с многочисленными карманами, в которых было столько запасов, что их, как Билл частенько говорил, хватило бы на месяц. Кирстен – ее военных ботинок, с шестнадцатью дырочками для шнуровки в каждом, – они заставляли ее чувствовать себя смелее и тверже. Но больше всего их обоих напрягало отсутствие брюк. Конечно, ничего нельзя было с этим поделать, и они как настоящие профессионалы, без лишних возражений, выполняли возложенную на них миссию.
– Как мы будем снимать?
Уэйн посмотрел на Брюса.
– Брюс, ты же режиссер. Где этим людям поставить камеру?
Брюс даже не пошевелился. Пусть нельзя избежать готовящегося кошмара, но помогать в его организации он не собирался.
Уэйн пожал плечами.
– Ну, тогда я сам все сделаю. Может, мне тоже «Оскар» за это дадут, ха-ха! Так вот, ребята, камеру надо поставить прямо здесь, напротив камина.
Билл и Кирстен стали готовить аппаратуру. В это время Уэйн продумывал сценарий.
– В центре должен находиться этот диван. Потому что я точно знаю: чего бы там по телевизору ни показывали, где-нибудь поблизости обязательно есть диван. А если я его еще немного подвину, то Брук тоже будет в кадре. Так ведь, Билл?
– Да, я ее вижу, – откликнулся Билл.
– Вот и отлично, потому что мне кажется, она просто потрясающе смотрится на полу. Прямо какой-то раненый лебедь.
Скаут обожала, когда Уэйн так говорил. Она твердо верила: будь у него образование, он точно стал бы поэтом. Билл с этим едва ли согласился бы. В объективе его телекамеры Брук не выглядела раненым лебедем. Она была похожа на раненого человека. Тяжело раненного человека. Билл много видел подобных сцен, когда работал военным корреспондентом, но так к ним и не привык и не находил в них ничего красивого.
– Она умирает, – сказала Велвет, накрывая Брук пиджаком.
– Мы все умираем, милая, – ответил Уэйн, – с момента нашего появления на свет. Но ее жалкое состояние усилит эффект, который я хочу произвести. Она будет живым примером или, скорее, пока еще живым примером того, что прославляют и эксплуатируют люди, подобные Брюсу Деламитри. Так что убери с нее пиджак, крошка. Здесь не холодно, а твой пиджак портит мне всю картину. В пиджаке нет ничего сексуального.
Велвет сделала, как ей велели.
– Ну вот, гораздо лучше, – одобрил Уэйн. – Теперь картина что надо. Ну а как насчет тебя? – Он посмотрел на Фарру. – Что мы с тобой будем делать?
– То есть? – вздрогнула Фарра. Она уже надеялась, что ей не придется участвовать в сцене. Но горько ошибалась.
– Это же телевидение, дорогая моя. Такая красивая женщина, как ты, будет пользоваться большой популярностью, особенно рядом с хорошенькой дочкой. Скаут, крошка, возьми-ка миссис и мисс Деламитри и пристегни их наручниками вон к той лампе за диваном… Ну, ну же, девочки, поторопитесь. Мы тут не «Унесенные ветром» снимаем. У нас прямой эфир.
Скаут сунула руку в сумку Уэйна и извлекла оттуда пару наручников.
– Сняли с копа, – пояснила она. И мрачно добавила: – Ему они уже не пригодятся.
Пока Скаут пристегивала Фарру и ее дочь к лампе, Уэйн с нетипичной для него смиренностью попросил разрешения взглянуть на сцену через объектив.
– Вы режиссер, – ответил Билл.