— Ну, — сказал дядя Жак, — раз это твой первый поднос, можешь отнести его домой и подарить маме Анне. И пусть она обращается с ним поосторожней. Ведь это твоя самая первая вещь. Когда подрастёшь, ты сделаешь ещё много хороших вещей, гораздо лучше этой. Но самой первой вещи у тебя больше никогда не будет. Верно? Поэтому она дороже всех драгоценностей в мире.
— Спасибо, дядя Жак, — ответил Попо. — Я скажу об этом маме Анне.
— А ещё никогда не забывай вкладывать самого себя в каждый узор. Помнишь, я говорил об этом? — Это сказал старик Дюран и широко улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на плохо выпеченный пирог.
— Я постараюсь, — ответил Попо.
Глава 12. Подготовка к путешествию
Однажды, всё в той же мастерской, где он работал уже немало недель, Попо спросил у Марселя:
— А ты ходил когда-нибудь на маяк, брат?
Марсель покачал головой:
— Нет. Никогда я там не был. Это ведь далеко от города, и мама не позволяет туда ходить.
— Меня тоже одного не пускают, — утешил его Попо. — Но папа Жан обещал мне и Фифине пойти туда с нами на этой неделе… И ты тогда пойдёшь, да?
Но Марсель снова покачал головой:
— Я бы очень хотел. Но в будни нельзя: мы ведь работаем. А в это воскресенье у меня конфирмация[5].
Глаза у Попо широко раскрылись.
— Ты идёшь на конфирмацию? — прошептал он. — У, какой ты большой! А мне ещё ждать и ждать… Тогда я не пойду ни на какой маяк, а останусь и погляжу на тебя… как ты будешь шагать по улице вместе с процессией.
Бедняга Попо знал, что сам он не сможет присоединиться к этой процессии — ведь у него до сих пор не было ботинок. Сколько папа Жан ни трудился, а всё ещё не мог позволить такой роскоши… А кто же пустит в эту процессию босоногого мальчика или девочку? Ясно, никто. Но всё же Попо не хотел упускать такой случай — хоть со стороны, а он обязательно поглядит и на процессию и на Марселя.
Все эти мысли отняли немало времени у Попо, а потом вот что пришло ему в голову.
— Послушай, — сказал он Марселю, — что, если мы будем так работать, так работать, чтобы дядя Жак отпустил нас среди недели?
— Не знаю, — сказал Марсель.
Но Попо не хотел останавливаться на полпути.
— Давай прямо сейчас попросим, — сказал он. — И дадим обещание очень хорошо работать. Вместе попросим, а?
— Давай, — не очень уверенно согласился Марсель.
И ребята пошли в другой конец мастерской, где дядя Жак стоял, согнувшись над низкой скамейкой и придерживая коленом кусок дерева. Плечи его равномерно подымались и опускались: он пилил и поэтому, конечно, не слышал того, что говорили Попо с Марселем, и даже не догадывался, о чём они собирались его просить.
Мальчики хотели подождать, пока дядя Жак кончит пилить, но он увидел их возле своего локтя и сам остановился.
— В чём дело? — спросил он.
Марсель, хоть и был постарше, не решался заговорить первым о таком деле.
— Скажи ты, Попо, — произнёс он.
И Попо сказал быстро и не глядя на дядю Жака:
— Папа Жан обещал взять нас с Фифиной на маяк в следующее воскресенье, а я позвал Марселя… Он тоже никогда не был. Но у него конфирмация. И я подумал: что, если мы будем очень хорошо работать, а на маяк пойдём среди недели? Конечно, если вы согласитесь… И папа Жан тоже… Мы будем…
Но тут дядя Жак прервал его:
— Среди недели, говоришь? На маяк?
Он положил пилу на скамейку, засунул руки в карманы штанов, подошёл к двери и выглянул на улицу.
— На маяк? — повторил он. — А ты уверен, что твой отец пойдёт среди недели? Разве он захочет терять целый день?
На это Попо ничего не мог ответить… Он стоял, ковыряя большим пальцем ноги земляной пол, и молчал. Марсель тоже молчал, и на лице его было написано: ну что, я ведь говорил тебе…
Дядя Жак перевёл взгляд на мальчиков и улыбнулся.
— Не огорчайтесь, — сказал он. — Мне тоже хочется пойти на маяк. Я думаю, что смогу оставить мастерскую на дедушку Дюрана, и тогда мы пойдём все вместе, и наши женщины тоже. Они приготовят что-нибудь поесть, и мы проведём там целый день… Например, послезавтра… Так и передай своему отцу, Попо. Я думаю, он тоже согласится…
Когда Попо к вечеру пришёл домой, он первым делом поделился с Фифиной этими чудесными планами.
— Ой, Фифина, — почти пропел он, — что я тебе скажу! Боюсь, ты не выдержишь и начнёшь плясать… Или нет — ты будешь смеяться и плакать от радости… Только одно ещё неизвестно…
— О чём ты говоришь, братик? — спросила Фифина. — Я не совсем понимаю тебя.