Медленные шаги друг напротив друга, изучение слабых мест своего оппонента, словно два хищника сошлись в тесной клетке и борются за право лидировать.
Кто-то особенно несдержанный стал громко улюлюкать со своего места, часть толпы подхватила, в нетерпении ожидая действия рабов, которые вот уже несколько минут, как не могли сойтись друг с другом. Полусогнутые ноги, напряженно направленные трезубцы в грудь соперника, сеть наизготове.
Я отчетливо ощутила соленый запах пота и крови, витавший в воздухе.
Лязг оружия прозвучал внезапно, потом ещё один. Рабы сцепились друг с другом, пытаясь протаранить соперника, свалить и растерзать. Нет никого более жестокого, чем тот, кто пытается выжить. Следующими в ход пошли сети, но оба невольника лихо сумели от них отклониться. Удар и уже тот, что был крупнее, но чуть менее быстрым, упал подсеченный острием под коленки. Толпа ликует, она требует продолжения.
Невольно нагибаюсь вперед над перилами, вонзая ногти в камень, поддаваясь всеобщему безумству.
Тот, кто почти победил этот бой, задрал своё орудие кверху, ожидая указаний.
— Добить, добить, добить! — понеслось в унисон со всех лож.
Замах и у голема, павшего на спину и подставляющего открытый голый торс обозрению, рассекают живот. Кровь льется рекой, из раны стали видны розовые внутренности. Смрадный запах овеял помещение.
Беда порожденных артефактом созданий в том, что они более живучи натурально рожденных андрогинов.
Проигравший взревел, неловко пытаясь зажать огромную рану дрожащими ладонями. Его оружие бесполезной рухлядью лежало рядом.
— Добить, добить, добить! — не успокаивались зрители.
Раб, который сегодня сумел избежать своей смерти, обхватил рукоятку трезубца обеими ладонями и через секунду глубоко насадил на него оппонента.
Белки глаз потускнели, толпа ликует, меня подташнивает от трупной вони.
— Голем 1346, попавший буквально вчера в стены нашего амфитеатра, победил своего соперника спустя шестнадцать минут. Да будет он отныне Подардж Быстрый!
— Ууу, — подхватили андрогины.
Отвернулась и проморагалась. Неприятно смотреть на это действо, но таковы уж традиции народа, ничего не попишешь: каждый расслабляется как умеет.
Нашла ложу номер пять, наполненную фигурами в фиолетовых мантиях, — одна из центральных, наиболее приближенных к императору.
— Достопочтенные кириосы, — слегка присела, как того требовал этикет, находя глазами самый напряженный взгляд.
— Кирия Сейя, чем обязаны? — сенатор Ксантий скривил тонкие губы в псевдоулыбке. Его женская ипостась Иппа не проявлялась, но была ко мне настроена не менее пренебрежительно. Когда-то мы не смогли прийти к консенсусу по поводу наиболее выразительного стиля, отображающего всю эпоху. Кирия настаивала на классическом геометрическом стиле, который прививали ещё нашим прадедам, а я скорее придерживалась современного ориентализирующего.
В ложе находилось шестеро: четверо мужчин и двое женщин. Почти все они были магистратами высшей ступени и занимались непосредственно конфликтами, связанными с производством големов. То ли работа отпечатывается на характере, то ли для этого вида деятельности необходима определенная жила, но выражение лиц у всех на моё появление было примерно одинаковое.
— У меня срочное заявление, хотелось бы скорейшего разбирательства и независимую комиссию на место инцидента.
Протянула конверт, даже не ожидая, что его тотчас же распечатают. Сухие кивки всех присутствующих являлись мне ответом.
— Не раньше, чем завтра наступит, — Ксантий передал бумаги своему атташе — угловатому мужчине с веснушками на лице.
— Здравия вам, — попрощавшись, слегка присела, развернулась и вышла.
Не люблю такие моменты, но приходится сдерживаться от возмущений и переступать через себя, потому что Сенат — это высшее учреждение в республике и идти против его решений, это рыть могилу для себя и своей семьи. В особенности стоит быть осторожным, когда дело касается злопамятного Ксантия, который исходит скорее из своих симпатий, нежели чувства справедливости.