Ещё много разной жути говорят об акари, особенно о тех, что водят знакомство с язонскими пиратами. Но Синий в любом случае не из таких. Добрый он. Характер акари по цвету глаз виден: глаза у них большие, без зрачков и в темноте тускло светятся. У Синего они синие. Это цвет любопытства.
- Когда-то мы станем клокастому пеплу подобные, - сказал Синий.
То ли ошибка транслятора речи, то ли он в самом деле так разлаписто выразился.
- Приближаемся к грозовому покрову, - сказала Грета.
Всё-таки в лётной форме Грета была потрясно красивой. За её красоту, пожалуй, можно было простить даже брошенный фантик.
"Ей можно простить даже фантик, брошенный в старшего по званию", - подумал Марк и объявил:
- Фазовый щит - готовность.
Собственно, с объявлением Марк припозднился: его рука, словно живая, дёрнулась к тумблеру за секунду до. Видимо, вдалеке мелькнул первый разряд, и нейрочип в голове среагировал тут же.
"Жив ещё, курилка", - подумал Марк. Он любил свой чип настолько, насколько вообще можно любить помятый кусочек металла.
Имплант для пилота, тем паче военного, дело обычное: с ним лучше реакция и глазомер, проще вычислять в уме и всякое такое. Нейрочип Марка, правда, очень уж был своенравен. Марк уже взял бы модель поновей, если б не то обстоятельство, что после сотни боевых вылетов он всё-таки выжил. Да и теперь, на мирной работе, дела идут без проблем. А зачем выкидывать вещь, которая приносит удачу?
Марк зажмурился, мысленно шагнул сквозь темноту закрытых век и попал в цветочный сад воспоминаний. Этот нехитрый трюк он освоил в учебке, и до сих пор любил блуждать вот так, в своём воображении. Цветник был бесхитростен, но красив. А главное, всё там было на правильном месте.
Вот одуванчики - жизнерадостные, трогательные. Это раннее детство. Вон клевер - молодой, ершистый - юность, полная надежд. Маргаритка - безответная любовь.
Марк шёл рядами голубых азалий, строгих ирисов, пышных георгинов. Там, дальше, за оградкой, свесил голову подсолнух. Он вырос, когда погиб отец. Грустный колокольчик рядом - Васька, рыжий кот.
А ещё дальше, за ручьём, на самом краю, торчал угловатый кусок арматуры. Больше всего походил он на куст, наспех сработанный из гнутых металлических штырей. Это мозговой имплант.
Исправный чип, говорили, должен выглядеть как ровный ряд блестящих стержней. Но Марку отчего-то представлялось, что в небрежных формах рукотворного куста есть какое-то непритязательное, щемящее душу изящество. В один и тот же миг оно вызывало и тоску, и чувство ностальгии, и всё-таки желание жить. Наверное, Марк и впрямь тогда, десять лет назад, по нелепой случайности обрёл изделие редкого мастера.
Он помнил... о!.. прекрасно помнил, как метался по грязному рынку на отшибе земной обитаемой зоны.
Молодого пилота на службу призвали внезапно, а войны Марк боялся. Боялся панически. Днями напролёт просматривал статистику: "С первого задания не возвращается каждый шестой". Изыскивал способы, как выжить. Дошло дело и до мозгового чипа. Разрешение на имплант в те годы означало гору бумажной волокиты, и Марк отправился в место, где, по слухам, продавалось всё. Пошёл, не глядя на часы, и добрался к ночи.
Он хорошо запомнил одноглазого торговца, что криво скалился за обшарпанным прилавком. На вопрос о товаре тот достал пыльную коробку, из неё - промасленную тряпочку. Развернул, хмыкнул, протянул Марку: всё, что есть.
Микрочип сиротливо пристроился на ладони. Неизвестно, в каком гараже его паяли, но выглядел он так, как если б на нём смены две выправляли гвозди. А ещё отдавал канифолью и ядрёным табаком.
- Ты что! - заверял одноглазый. - Это же ручная доводка, работа мастера. Гляди: разве ж станет новичок так лихо прикладывать паяльником? Не-е, побоится! А мастер - он-то в курсе, что ничего важного тут всё равно нет. Открою тайну: у контрабандистов с Цереры такой тюнинг на вес золота. То есть, был, пока их не перебили.