Синий ринулся вперёд, и от ментальной схватки двух акари, казалось, зазвенел в напряжении воздух. Марк успел подумать, что простой пистолет здесь бесполезен, и что если красноглазый занят мысленным боем, надо бы броситься к Рё, подобрать его винтовку и...
Подумать дальше он не успел: Синего порвало надвое. Потом ещё раз - поперёк. Выпотрошило, словно кильку. Последний эмоциональный всплеск, долетевший до Марка и Греты, в переводе не нуждался.
"Бегите..."
Однако и бежать было поздно. Марк уже ощущал, как невидимая сила окружила, нависла над ним. Если бы старый акари хотел, Марк был бы мёртв секунду назад.
Но прошла ещё секунда, а красноглазый по-прежнему стоял, приподнявшись на хвосте, смотрел и отчего-то медлил.
"Лучший выход - успеть застрелиться", - вспомнилось Марку, и он вдруг понял, что именно этого от него ждут. Красноглазый читает мысли. И теперь, возможно, из присущего акари любопытства, даёт ему шанс.
"Так почему не воспользоваться?"
Марк ощутил подбородком холодное дуло пистолета. Раз - и всё. Никакого месяца страданий.
Вот только... там ведь, сзади, осталась Грета. Ей-то и застрелиться нечем. Она, конечно, не уважает старших по званию, но...
Марк со всей возможной быстротой нацелился в морду старого змея. Выстрела не прозвучало: ментальное щупальце дотянулось первым.
На что это похоже, когда акари ломает человеческий разум? Марк уже знал ответ: чувство такое, словно тебя накрывает холодной, тяжёлой волной. Но если в минуты тренировок с Синим к мысленному саду подкатывал тихий прибой, то теперь его сметала ревущая лавина.
В одну секунду она подмяла одуванчики и клевер, и Марк понял, что забывает своё детство, будто случилось оно с кем-то другим, в иной жизни. Лавина разбила ровные ряды азалий, строгих ирисов, пышных георгинов. Марк прижался к краю - где отец, где кот, где та частичка прошлого, которую ещё не затянуло вязкой пеленой тумана.
Марк ощущал чужое, мрачное присутствие. Красноглазый молчал, но было ясно: он не старый акари. Он - Древний. За столетия он поглотил тысячи подобных Марку и много лучших, чем тот. Сильных и слабых, робких и отважных. Дрожащих в страхе и хрипевших от ярости. И всех он, Древний, выпил, вылакал до капли. Размешал в себе.
Лавина погребла ручей, задела край куста из арматуры, поднялась, нависла над Марком, - чтобы обрушиться вниз, полностью смяв, раздавив, уничтожив.
Железный куст внезапно встрепенулся. Гнутые веточки потянулись к Древнему. Лавина дрогнула, застыла... и вдруг сама пошла кручёными штырями, причудливым фракталом, проросла квадратными сингониями пирита.
"Что это? - подумал Марк. - Разве акари не щёлкают чипы, как семечки?"
Или же...
Он ещё раз всмотрелся в неуклюжие формы куста и ему показалось, что сквозь них и впрямь проступает что-то пугающе безбрежное. Не древнее, как его враг, но вечное, как само время.
Лавина ревела, металась, билась, словно в агонии... наконец, схлынула прочь.
Марк вновь очутился на борту корабля. Сквозь туман в голове он огляделся.
Ошмётки Синего свернулись в кокон, - значит, смогут восстановиться: молодые акари крайне живучи. У стены корчился Рё, стонал и пробовал подняться. Грета жалась в угол, с ужасом глядела на Древнего. Тот же, медленно качнувшись, склонился и - замер. Глаза его, прежде кроваво-алые, были теперь черны. Едва коснувшись их взглядом, Марк вдруг снова ощутил ту зияющую пустоту, как когда однажды не проснулся отец, и ушёл в погреб Васька. И, как тогда, сделалось тоскливо и горько, и засосало под ложечкой.
Шатаясь, он подошёл к Рё и взял винтовку.
Из глаз старого акари, казалось, смотрит бездонная пропасть.
"Интересно, - подумал Марк, - каково это: поглотить Ничто и размешаться в нём?"
Он ещё помедлил, сомневаясь, но затем прицелился и разрядил обойму.