И тогда его вдруг осенило.
- Нет! - воскликнул он. - Конечно, нет! Теперь-то я все понял...
- Говорите!
- Да, наверное, это несерьезно... Только... словом... - он смущенно улыбнулся, - без семьи я - как без рук. Ну, вроде сам не свой. Жена, детишки... Знаете, привык...
Мямляне совещались долго - препираясь и с великой страстью.
- Хм, и вправду, - наконец признал один из них, - мы с самого начала сделки промашку. Такую характерную деталь не приняли в расчет: ведь чувство стадности у жителей Земли - хотя и атавизм, но мощный стимул. Нельзя с корнем вырывать из привычной среды! Какие-то связи должны оставаться.
- Вот-вот, - довольный, закивал Шарапкин. - Очень даже верно говорите.
Странное дело, сейчас все семейные свары волшебным образом ушли в небытие, и Дуська более не волновала...
Главным сделалось другое: родной дом, бесконечный семейный уют...
Вот без них он себя и впрямь не представлял!
- Что ж, - ответили мямляне, - ради дела и семью придется вызвать.
- И тещу не забудьте! - торопливо выкрикнул Шарапкин.
Теща, безусловно, та еще химера, он не раз ей деликатно намекал. Убить готов был временами.
Так то ведь раньше!..
Зато теперь ее он просто обожал. Не мог он без нее, и точка!
- М-да, интересно, - призадумались мямляне. - Ладно, пусть летит и теща. Ну, теперь довольны?
- Это почему же? - склочно возразил Шарапкин. - Нет, позвольте!.. Я себе _к_а_к_ жизнь представляю...
А в памяти уже рождались милые картины...
Да хотя бы - взять вчерашний день!
С соседом Дадзыбаевым, к примеру, крупно и начистоту поговорил...
Негодник он, понятно, кляузы куда не надо пишет, разные доносы... Но не будь его - и что-то словно опустеет. Такая маленькая полочка останется незанятой в душе...
- А закадычный друг по лестничной площадке - Апшерон Бертольдович Халява!.. Без него-то как?! Вчера, ну, до чего же мило посидели! Был яблочный пирог, откуда-то хороший чай, по телевизору концерт...
А сослуживцы?
Я же с ними двадцать лет, родные люди!.. Безусловно, были неурядицы и разбирательства, и ссоры - вон, с Пополамовым, поди, шестнадцать лет ни "здрасьте" и ни "до свиданья", так, помилуйте, неужто в этом дело!
А Иванов-Тангейзер... Милый человек! Кстати, должен мне четырнадцать рублей...
А Левитян, Пилятьев, Бонжуванов, Дулин!.. Еще этот... ну! А, Бог с ним... Дуська, наконец! Паршивые котлеты стала делать, обленилась, супом давеча едва не отравила, я еще припомню ей... Зато фактура!.. А душа...
Эх, всех люблю! Как брат, как...
- И соседей - тоже! - срывающимся от волненья голосом потребовал Шарапкин. - Я вам список дам. И сослуживцев - всех до одного!
- Что?! - поразились тертые мямляне. - А... не многовато ли?
- Нисколько! Если говорю, то так оно и есть! Чутье во мне. Да-да! Какай я, к черту, настоящий человек, когда их рядом нет? Мне...
- Ясно, ясно, - не дали ему договорить мямляне и снова, с неземной какой-то страстью, взялись обсуждать сложившуюся обстановку. В такую ситуацию они, как видно, попадали в первый раз. - Но теперь-то, надо думать, все?
- Не-ет, погодите! - предостерегающе поднял палец Шарапкин. - Как же это - все?!
Его внезапно одолел бес трепетных воспоминаний.
Я, поди, навсегда со всем прощаюсь, проплыла тоскливейшая мысль, я больше не увижу ничего...
И он почувствовал себя потерянным и безутешно разнесчастным.
Хотят завоевать Землю? Могут, вероятно.
Он им сейчас, выходит, нужен - как агент, шпион, доносчик... Да если б только от него зависело, то слова б не сказал! А так...
Или отказаться? Толку-то! Ну, выкинут меня, а после нового сюда притащат... Что окажется за человек? Гарантий никаких. Один раз струсит и пиши пропало. Нет уж, лучше я... И - будь что будет!..
- Смотри-ка, - невесело хмыкнул Шарапкин.
И начал мысленно прощаться с жизнью.
Теперь он понимал: никто на помощь не придет. Беды не избежать.
И не хотел бы предавать, да слишком уж неравны силы...
А какой - если припомнить хорошенько - красивый его город!..
Эти улицы, бульвары, транспортная толчея и злые очереди в магазинах... И эти цены - даже не пустяк...
Все-все родное!
Это ведь пока жил день за днем привычной жизнью - видел несуразность и злобу, сам злился, обижался и спешил хоть в чем-то показаться лучше, не похожим на других; оттуда, изнутри, все мелочи смотрелись важными, необходимыми.
Да, черт возьми, - оттуда, изнутри, из этой каждодневной жизни!..
Но только оказавшись _в_н_е_ ее, встав - пусть невольно - на порог предательства и очутившись перед дверью, за которой - пустота, никчемность и бессмысленное прозябанье, Шарапкин неожиданно с отчаянием понял: _б_е_з т_о_г_о_, _ч_т_о _б_ы_л_о_, _о_н_ - _н_е _ч_е_л_о_в_е_к_.
Это открытие его ошеломило, даже испугало.
Значит, вся его прежняя оригинальность, непохожесть на других - плод сопричастности, а не обособленья!
Он был неповторим лишь потому, что был с другими.
А вот так - как двуногая зверюга - он, ей-богу же, не стоит и гроша...
- Постойте! - завопил Шарапкин. - Мне еще и город нужен! Весь мой город! И все жители его!...
- Вы что, смеетесь? - угрожающе придвинулись к нему мямляне.
- Это правда, - взмолился Шарапкин, - честно - правда. Город - часть меня! Поймите! Я без него - как дом без крыши...
Лавина огней пронеслась по панелям приборов, все кругом затикало и зазвенело.
Мямляне заметались перед пультом.
На разбойном корабле, похоже, начинался переполох.
Наконец один из чужаков сказал, трагически роняя в пустоту слова:
- Все верно. Автоматы подтвердили. Не договаривает, но не лжет. Добавочные тесты не помогут...
"Как, я еще не все потребовал от них? - подумал с изумлением Шарапкин. - Чудеса!.. Но что ж еще?"
- Вы нас приперли к стенке, - неожиданно признался кто-то из мямлян. - Мы вам не можем отказать - иначе все пойдет насмарку. Но то, что вы сейчас сказали... Это, знаете, предел... Жителей города мы, вероятно, худо-бедно втиснем в звездолет... Попробуем хотя бы...
- И не только жителей, не только! - заявил Шарапкин непреклонно.
"Чтоб вы подавились!" - про себя докончил он.
- Да? А кого еще, простите?
- Город. Весь! Со всеми потрохами! С домами, улицами, транспортом...
- Но это выше наших сил!
- А я-то думал, это вам - раз плюнуть! - язвительно хихикнул в кулачок Шарапкин.