Любовь Семеновна выпила и повеселела. Соседку локтем бьет и через плечо на мужа пальцем показывает.
– Смотри, Манька, на мого алкаша. Я могу выпить цистерну и останусь трезвой, как стеклышко, а его так от рюмочки одной развезло, что хоть в вытрезвитель его вези, скотину!
Александр Никитич всё это слышал и крепился из последних сил.
Выпили и по второй, странно не заметив Александра Никитича. И по третьей. Всякие увеселительные мероприятия пошли. Решили мамаш с папашами искупать в реке, но так как вода в ней чернее нефти, то вместо этого подтибрили туфли невесты и где-то спрятали.
Невеста танцевать без туфлей не могла и поэтому нашла себе развлечение: сидит и конвертики рассматривает да деньги подаренные пересчитывает. И вдруг среди общего гулянья и веселья невеста в крик и слезы. Мамаша ее всполошилась, к ней бросилась. А та кривится, слова сказать не может, губы у нее дрожат, фата набок съехала. Только пальчиком в конверты тычет. Мамаша взглянула, а двадцать-то конвертов пустых! Мамаша в миг побледнела, потом покраснела и закричала:
– Какая сволочь конверт пустой умудрилась подсунуть?
Взяла их в одну руку веером и собранию показывает.
– Быстро признавайтесь… Это ж надо дойти умом до этого! Денег сколько на свадьбу ухлопано, знакомых сколько потревожено, сколько дней в очередях да за прилавком, сколько денег потрачено, чтобы подкупить эту капость, – указала она на жениха, – и вдруг пустые конверты?!
Некоторые к ней подскочили, упрашивают ее, стаканы с водой под нос ей тычут:
– Мамаша, успокойтесь, нехорошо ведь выходит, дочь свою позорите, так же может кто и не заметил бы…
– Кто, – орала она в полуобмороке, – кто, какая свинья это сделала?
Дочь тоже подключилась, фату в руках рвет и орет, забыв, что ей волноваться нельзя.
Александр Никитич присматривался к потрясаемым в воздухе конвертам и вдруг возьми да и честно пискни:
– А это наш, Любаша, конвертик-то! Вон с Чебурашкой…
Тут нашелся выход злобной энергии мамаши. Несмотря на то, что в руках ее еще девятнадцать конвертов оставалось, она решила, что Любовь Семеновна с Александром Никитичем всё это и затеяли, чтобы ей за доброту ее отомстить.
– Вон, – заорала она, – вишь, чего придумали. Я так и знала, что это она, а тут утка одна, которую она уже и сожрала, миллиона два стоит.
– Как?! – запищала Любовь Семеновна. – Я ей мильон позычила, мильон на свадьбу подарила, а она меня уткой своей пересушенной и костлявой попрекает?
– Да и не только утку, – кипятилась мамаша, обращаясь к собранию. – А поллитра самогону вылакала, а хлеба только сколько умяла и, кажется, две ложки картошечки взяла… Итого ровно на двадцать мильонов и наберется, которых и не хватает в этих конвертах.
Любовь Семеновна уже не знала что и ответить на подобную наглость. Минуту она стояла бледная, хватая воздух ртом. И сцепились обе глупые бабы. Ногами друг друга бьют, за волосы таскают, всё собрание их обступило, хихикает и драку разжигает.
Александр Никитич испугался за жену свою, почувствовал себя сиротой и стал орать, указывая на друга жениха:
– Это он, это он из конверта деньги вынул!
А друг жениха бесстыжие свои глаза прикрыл темными очками и стоит в сторонке ухмыляется.
Александр Никитич вдруг ощутил, что его под обе руки берут и выносят куда-то. И как-то очень уж быстро выносят. Вскоре и Любовь Семеновну из подъезда выперли, хотя она и сопротивлялась и за все двери руками хваталась, чтобы затруднить тем самым продвижение вперед.
Когда их оставили на тротуаре одних, Любовь Семеновна перестала вопить, осмотрелась и заметила Александра Никитича. Боевой огонь блеснул в ее глазах, она вскочила на ноги; Александра Никитича тоже словно что подбросило кверху и он кинулся от нее бежать. Нагнала она Александра Никитича в их квартире, вытащила его из гардероба, в который он успел заскочить от страха перед нежнейшей из супруг, крепко поколотила его и бросила его, побитого, на полу. Сама же отправилась в кухню, где и приняла немедленно успокоительное собственной выгонки. Спустя две минуты Любовь Семеновну можно было найти в объятьях ее любимой подруги, которую она вот уже три недели обливала помоями перед невестиной мамашей. Она рыдала на пухлом плече подруги, утирала грязным платочком сухие глаза и злобно ругалась.
А Александр Никитич пришел в сознание, приподнялся, отметив про себя, что правая рука онемела и какие-то неприятные иголочки ее покалывают, а затылок ныл, и осмотрелся. По всей комнате были разбросаны осколки вазы, которую Любовь Семеновна разбила о его голову. Вот тебе и попраздновали. Нет, положительно не любил Александр Никитич больших собраний.