Дамочка в вязаном берете ко мне подскакивает, сумку свою тормошит, а оттуда помадки всякие сыплются, пудру, кстати, на меня всю высыпала, дура. А потом хрясь меня пустой сумкой по голове.
– У тебя, у бессовестного, есть совесть? – кричит. – Нашел место, где падать. Тут по дешевке через знакомых гречневая крупа досталась в прорванном пакете, а он лапой своей, понимаешь, выбил сумочку из рук. Да таких, как ты, судить надо.
– Сама виновата, – кричу я ей. – Нечего, когда гололед, крупу по дешевке покупать.
И пытаюсь еще догнать машину. А дамочка приросла к моему рукаву и не пускает меня. Я опять кувырк – и сел на лед. Слышу – рукав треснул. Последнюю одёжу рвет!
– Плати, – взбесилась дамочка. – Не то в милицию отведу. Благо, она тут близко.
Чувствую, не отпустит, бестия. Больно цепкая попалась. Хоть пальто снимай да беги.
– Отпусти душу, – взмолился я. – Дай мне полететь за своей синей, то бишь по нынешним временам зеленой птицей счастья. Тогда я тебе сполна за всё заплачу. И за крупу, и за пудру, а то испугаешь без нее кого. Я не желаю морально людей травмировать.
Она опять шмяк меня по голове, и давай карманы мои на свет Божий выворачивать. Натурально, мышь сонная выпала. Батареи дома, понимаете, не греют, так она у меня в кармане, тварь Божья, примостилась. Ну, думаю, вот оно мое спасение: говорят, дамы мышей до ужаса боятся. Куда там! Она и за ухом не ведет, выворачивает дальше, как ни в чем не бывало. Если б знал, что такое со мной приключится, кобру нарочно себе в карман сунул бы. Э-э, у меня – выворачивай не выворачивай – карманы пустые. Увидела она, что с меня голыми руками ничего не возьмешь, взяла меня за шиворот и потащила в милицию. Я хочу упереться ногами, а скользко ведь. Еще получается помогаю – сам еду.
В милиции, слава Богу, разобрались, над дамочкой посмеялись:
– Нету состава преступления.
Дамочка раскрыла рот, выпустила меня из рук, и я смылся.
Выбежал на улицу и вспомнил: уехала моя бумажечка из-за этой чертовки. Иду, чуть не плачу. Вдруг вижу у поворота лежит она. Отлепилась, значит, от колеса. Радость полным потоком хлынула мне в грудь, голова закружилась. И машин, главное, нет. Подхожу (сердце замирает), хватаю бумажку. А там крупными буквами написано: «Три рубля», а внизу маленькими цифирками: «1961». Тьфу ты, несуществующие деньги. Вот когда я обругал Сидорчука, который мне очки разбил. Так бы еще издаля увидел, что три рубля. Главное, цвет меня смутил. Говорили: зеленый. А это такое ярко-зеленое, аж в глазах зарябило. Уж после мне показали тот доллар. Гм, зеленый… Он, скорее, желтый. Ну немного зеленоватый. Но не зеленый же!
Не подумайте только, что я до денег сильно охоч. Для меня деньги – тьфу. А тут – до чего я докатился – минута такая нашла. Вспомнить стыдно, как я за этим паршивым долларом гонялся. А всё оттого, что организму кушать надо.
Пришел я на работу, а меня сразу к директору вызывают. Директор осмотрел меня, ехидно усмехнулся и говорит: «Так и так, пока тебя не было на рабочем законном месте, два станка по частям вынесли. Плати теперь из своего кармана, иначе увольняйся». Я ему хотел сказать, что дыру в стене надо заделать, не то скоро самого с креслом вынесут, никто и не заметит. Да уж не стал масла в огонь лить. До сих пор жалею, что не сказал. Пять месяцев у них задаром проработал!
Прихожу домой, хочу жене душу излить, рассказать о своем несчастье. Она глядь – на мне пудра и щека в губной помаде. Слова в оправдание сказать не дала, хлоп меня по морде. Чуть не развелись. А с работы я все-таки уволился.
Вот что делает с людями гололед.
15 -16 ноября 1995 г.
1996
Гости
Заскучал пенсионер Агурчиков. Вспомнил былое: как он в гости ходил и к нему приходили. Весело было – ребятишки малые бегают, смеются, взрослые серьезные темы за столом обсуждают или «Вокруг смеха» по телевизору смотрят. Потом хозяева провожают гостей до автобусной остановки. Разговоры разговаривают, песни поют, фонари светят на каждом шагу. Хорошо! И красиво…
А нынче он забыл, как эти гости и выглядят. То есть совсем одичал наш Агурчиков. И когда в его однокомнатной квартире показалась круглая физиономия бывшего шофера, а, может, и не шофера, Ваньки, он чуть не лишился чувств и вообще всякого миропонимания. Но крепкие руки Ваньки этому факту свершиться не дали: они подхватили худосочное тельце:
– Знакомьсь, Огурец, первый человек в строительстве – Гаврилыч. Мой кум, сват, брат, отец родной и еще черт знает кто. Окончил три института, наплевал на образование и пришел с нами самогон пить.