А мне ещё обе руки пригодятся!
Если я выживу, разумеется.
– Она пустое место, случайная фигура…
Сквозь пёстрые пятна, водящие хороводы перед глазами, я смутно различила подол длинного тёмно-зелёного платья, неспешно приближающегося ко мне.
– …одна из великого множества девиц, регулярно появляющегося в твоих стенах. Так почему она?
Меня неудержимо потянуло вверх. Секунда-другая, и ноги мои начали болтаться в воздухе, не касаясь земли, а сама я зависла перед Фиаммой, не способная шевельнуть пальцем. Горло словно стиснула петля невидимой удавки, каждый новый вдох давался с трудом. Из-за непрекращающегося звона голос секретаря долетал будто издалека, обманчиво-хрупкая девичья фигура неумолимо расплывалась.
– Просто очередная девчонка…
Внезапно пятна слились в одну сиреневую массу, ощущение незримой удавки исчезло, и я рухнула на жёсткое дорожное покрытие.
Вдох-выдох.
Несмотря на относительную свободу дышать всё равно тяжело, тело глухо, болезненно ныло. Я мотнула головой в надежде сим нехитрым способом хоть немного прояснить мысли, поморгала, силясь сфокусировать взгляд. Как там Фиамма говорила, если тебя опрокинули на лопатки, не разлёживайся и не жди помощи, а сразу вставай?
Ага, кто бы ещё знал, насколько это непросто после такого-то удара, тем более для малотренированной меня.
Сиреневая масса передо мной никуда не делась. Наоборот, пошла рябью и начала менять очертания, превращаясь в человеческую фигуру. Довольно странную фигуру. Высокую, нескладную и фиолетовую. Чернильно-фиолетовый мужской костюм старомодного фасона криво, мешковато сидел на хозяине, словно был великоват, взлохмаченные густые волосы вились милыми сиреневыми колечками, вызывая устойчивую ассоциацию с сиренью в буйном цвету, кожа на руках отливала нежным лиловым оттенком. Я бросила быстрый взгляд на своё запястье.
Браслета нет.
Кто бы сомневался.
И котиком он мне нравился больше.
Ко мне фигура стояла спиной и лица её, что бы там оно собой ни представляло, я не видела, однако имела дивную возможность понаблюдать за секретарем. Фиамма застыла, глядя на фиолетовое явление снизу вверх, с выражением трепета бесконечно благоговейного, едва ли не фанатичного. Затем покачнулась, будто желая пасть ниц перед снизошедшим до скромной смертной божеством, моргнула и отступила на шаг. Сжала губы в тонкую неодобрительную линию и восторг сменился жёстким неприязненным непониманием.
– Явился всё же.
Примерно таким тоном и такими словами встречает жена мужа, вернувшегося под утро от любовницы. Или с загульной пьянки.
Фигура качнула головой.
– Ты даже нашёл и отдал ей письмо.
Так вот кому я обязана возвращением моего послания – браслету, вернее, городу! Или правильнее сказать, сущности из источника? Но действительно – за что? С чего бы вдруг столько внимания? Или…
Вспомнила.
Своё неудачную медитацию в лаборатории Дипэка и сиреневый туман, опрометчиво названный мной Аметистом. Ведь браслет появился именно после нашего похищения… и его никто в упор не замечал, кроме озабоченной бывшей искательницы.
Аметист снова качнул головой. Интересно, он умеет разговаривать нормально или с выражением мыслей в устной форме у него те же проблемы, что и при телепатическом контакте?
– Она чем-то заслужила твоё внимание? – продолжала Фиамма. – Или ты это делаешь просто-напросто в пику мне?
Неопределённое движение рукой.
Фиамма же нахмурилась, словно поняла, что хотел сказать этим жестом собеседник. Или и впрямь поняла? Может, он с ней как-то общается, посредством той же телепатии, например?
– Нет… – секретарь попятилась, явно услышав нечто, что категорически ей не понравилось. – Ты не можешь… Это… это несправедливо!
Кивок. Дескать, ну да, несправедливо, но что тут поделаешь, жизнь вообще несправедливая штука.
– Я верно служила тебе… мы все служили… – голос Фиаммы упал до еле слышного, срывающегося шёпота, зрачки расширились так, что за чернотой их исчезла и радужка, и белок. – Моя мать отдала себя тебе… всю себя, без остатка… даже мне не оставила ни капли… и меня посвятила тебе… наказала служить…