Беркли Энтони
Попрыгунья
Энтони Беркли
Попрыгунья
Роджер Шерингэм
перевод Е.Чевкина
Глава 1
Виселица
С трех перекладин виселицы грузно свисало три тела — одно женское и два мужских.
Лишь негромкое поскрипывание веревок нарушало ночную тишь. Газовый фонарь над треугольником из перекладин едва покачивался на слабом ветерке, заставляя три силуэта на полу медленно подпрыгивать вприсядку в жуткой пляске смерти, будто в кинематографической версии фарса-гиньоля теней, пущенной на малой скорости.
— Прелестно, — заметил Роджер Шерингэм.
— Очаровательно, правда же? — согласился хозяин дома.
— Значит, два попрыгунчика и одна попрыгунья.
— Попрыгунья?
— Стивенсон в «Катрионе» назвал их попрыгунчиками, помнишь? А женский род от «попрыгунчика», стало быть, попрыгунья.
— Видимо, так.
— Все-таки ты извращенец, Рональд, — задумчиво произнес Роджер, — я прав?
Рональд Стреттон рассмеялся.
— Просто я подумал, что на балу убийц и жертв виселица будет уместным, хоть и неожиданным сюрпризом. У меня, между прочим, столько времени ушло на то, чтобы набить этих троих соломой! Да еще два моих костюма, да платье вот откопал невесть где. Может, я и извращенец — но очень добросовестный.
— Получилось очень убедительно, — любезно улыбнулся Роджер.
— Правда? Знаешь, ни за что бы не хотел умереть такой смертью, такой постыдной — да нет, это еще легко сказано. И вообще, Роджер, по-моему, никакой убийца подобного не заслуживает. Ладно, пошли вниз, выпьем чего-нибудь.
И оба направились к двери, ведущей внутрь дома с плоской крыши, на которой и помещалась виселица. Дверь находилась внутри двускатного щипцового фронтона, маленького и острого, возвышавшегося над крышей. Параллельно ему возвышался другой треугольник фронтона, побольше, а почти в самом углу находилась коротенькая железная лестница, ведущая поверх черепицы фронтона как бы в никуда. Металл блеснул в лунном свете, и Роджер вскинул голову.
— А что там, наверху? Неужели еще одна плоская крыша?
— Да. Небольшая, между этими двумя параллельными фронтонами. В снег и непогоду от них были сплошные неприятности. И я подумал, лучше их соединить, а на плоской крыше получится неплохая смотровая площадка — отсюда отличный обзор. Правда, сам-то я туда наведываюсь от силы раз в год.
Роджер кивнул, и оба, миновав дверной проем, стали спускаться вниз. Оказавшись на верхней площадке старинной винтовой лестницы, они миновали распахнутую дверь, ведущую в громадный зал с могучими дубовыми стропилами и косыми скатами щипцового свода, где на сверкающем паркете отплясывала дюжина убийц и жертв обоего пола под звуки очень современной радиолы, и вошли в другое помещение, немногим меньшее, в которое безо всякой стены и двери переходил торец лестничной площадки.
Там горел свет, и стал виден живописный наряд собеседника Роджера — черная бархатная куртка и бриджи до колен: вместе с братом они представляли принцев в Тауэре {Имеется в виду малолетний английский король Эдуард V (1470-1483) и его младший брат Ричард, герцог Йоркский. Оба были убиты в лондонском Тауэре в 1483 году по приказу их дяди Ричарда III}. Сам же Роджер, предпочтя, как большинство присутствующих мужчин, обычный смокинг и черный галстук, назвался джентльменом Джорджем Джозефом Смитом, из Брайдса близ Бата, не знавшим, что прийти следовало в белом галстуке и во фраке.
Стреттон гостеприимным жестом указал на бутылки:
— Что угодно?
— Смотря что у вас есть, — осторожно ответил гость.
В результате Роджер запасся кружкой старого эля, а хозяин — бокалом виски с содовой, оба прислонились к мощной поперечной балке у широкого очага, и с удовольствием грея свои мужские стати, продолжили ни к чему не обязывающий шутейный разговор на тему внезапной смерти.
Рональда Стреттона Роджер близко не знал. Стреттон был в некотором роде дилетант — сравнительно молодой, довольно обеспеченный, он писал детективы только потому, что ему нравилось это занятие. Его сочинения были добротными, оригинальными и отличались жутковатым черным юмором. Идея сегодняшней вечеринки явилась логическим продолжением тех непринужденных игр со смертью, которые он вел на страницах своих книг. Гостей было приглашено человек двадцать — двадцать пять, не больше, и каждому надлежало представлять какого-нибудь знаменитого убийцу или его жертву. Идея не то чтобы очень оригинальная, чего не скажешь о декоративной виселице на крыше.