Лариса только покачала головой.
— Не о том ты думаешь, Лева. Поезд ушел. Никому не интересно, с кем ты спишь, хоть тройню найди… Лева, ты же мужик в расцвете сил. Сорок пять для мужика не возраст. Займись чем-нибудь. Женя Белоусов водкой торговал — три завода купил. У Макаревича в каждом городе ресторан. Каждый пытается чем-то подстраховаться. Начнешь реальное дело — я деньгами помогу…
— Я же не умею ничего. Меня как в десять лет на конкурсе нашли, я, кроме микрофона, ничего в руках не держал… Нет, Ларис, ты подожди, ты подожди, ты чего меня хоронишь-то?.. — Малиновский засуетился, от вальяжности не осталось и следа. Он вытер лоб, глянул на испачканную кремом руку. — Черт… Ты подожди, я же тебе главного не сказал… — Он побежал в ванную.
Лариса тоскливо посмотрела на часы. Быстро набрала номер на мобильном, негромко сказала:
— Ефим Ильич, я опоздаю на полчаса — машина барахлит… Нет-нет, спасибо, сама справлюсь…
Малиновский появился, вытирая лицо полотенцем. Под маской обнаружился немолодой, потасканый мужик с бульдожьими складками на щеках.
— Я тут с ребятами на «Мосфильме» договорился — молодые ребята, студенты. Им курсовую надо снять, а я предложил клип сделать. Аппаратура бесплатно, свет бесплатно, монтаж почти бесплатно, ни массовки, ни декораций. Представь: город, улица…
— Милицейское оцепление, лицензия на съемку в городе… — начала загибать пальцы Лариса.
— Ну подожди!.. Все черно-белое — серые люди, серые лица, все куда-то спешат. А я иду в толпе на камеру и пою. В золотом пиджаке. Знаешь, техника есть такая, что только одно цветовое пятно в кадре…
Лариса схватилась за голову.
— Лева-а! Золотые пиджаки уже лет десять как на помойке сгнили!
— Но меня не узнают без него! Это же мой фирменный знак! А главное — смысл: как бы золотая мечта — вот она, только руку протяни, а все спешат куда-то по своим мелочным делам и не замечают… Понимаешь?.. И клип-то в гроши обойдется — тысяч пять от силы…
— Левочка! Это не тысяч пять. Это пять тысяч моих долларов!
— Так отобьется в момент! Ты же еще песню не слышала — это чумовой хит! Вот послушай! — он стал торопливо заряжать кассету.
— Лева, извини, у меня времени нет…
— Да ты послушай! — Малиновский включил фонограмму и запел:
Лариса вздохнула и обреченно опустила голову.
— Хорошо, Лева, — наконец сказала она. — Я дам тебе пять тысяч на этот клип… Только давай договоримся — это в последний раз. Последняя попытка. Если не выстрелит — извини… Это только в Индии рабочих слонов до самой смерти кормят, когда они уже бревна таскать не могут.
Лариса пошла к выходу. Славка поспешила следом.
— Ларка… Но ведь ты меня не бросишь? — потерянно сказал Малиновский. — Куда ж я без тебя? Мы же двадцать лет с тобой…
— Пока, Левушка, — Лариса поцеловала его. Вытолкнула собравшуюся попрощаться Славку и закрыла за собой дверь.
— Черт… — досадливо сказала Лариса, выходя на улицу. — Надо было тебя в машине оставить. Не думала, что разговор так вырулит… — Она покачала головой, видимо мучительно переживая заново все сказанные Малиновскому слова. — Хотя все равно пришлось бы точку ставить, рано или поздно. Почему не сегодня?.. И тебе полезно, — усмехнулась она, оглянувшись на Славку. — Видела?.. А вы все в звезды лезете, дуры…
Они выехали на улицу, уже полную машин и прохожих.
— Чего молчишь? — спросила Лариса.
— Вы же сами велели.
— Да ладно… Ты говорила, ты в музучилище училась в твоем этом… — начала она.
— В Верхневилюйске.
— Слушай, не доставай меня! Все равно не запомню! У меня с географией беда… Я когда начинала, двадцать лет назад, бригады из филармонии по всей стране возила. Вечером концерт, ночью пьянка с местным начальством, утром грузят в самолет. Прилетели, опять: вечером концерт, ночью пьянка, утром самолет — и так по полгода, не заезжая в Москву. Все в голове перемешалось! Просыпаешься, смотришь в окно: что за город — черт его знает! Вроде Ялта, и море вон есть, а снега по крышу! Выходишь, у прохожего спрашиваешь, он от тебя бежит, как от больной. А это Южно-Сахалинск!..
— Здорово! — сказала Славка. — Веселая жизнь, не то что у нас!