Обрубив все концы, ты можешь связать себя прекраснейшими в мире узлами.
Деметрио, Га, Толин, Энанита, Зум и Ла Кабра обрывали звонок каждые полчаса, днем и ночью, — но Хумс не отворял. Пришлось без него отправиться на могилу Ла Роситы, дабы украсить ее искусственным венком, причем для цветов использовали страницы книги со статьей о Карло Пончини, вырванные по такому случаю в Национальной библиотеке. (Священник церкви Святого Франциска разрешил похоронить самоубийцу на католическом кладбище в благодарность за неожиданный приток средств, доставленных ему пресловутым копьем: легионы голубых притекали, чтобы поцеловать это орудие и быть счастливыми в любви, — и приносили в церковь свой скромный обол).
Возвращаясь с места упокоения Хумса, процессия наткнулась на русского весом в два центнера, одетого псом СанБернардо. С шеи его свешивалась пятидесятилитровая бутыль водки, из которой он пожелал влить в глотку каждому скорбящему. Зум решил прихватить русского с собой в подарок Хумсу.
Они выломали дверь квартиры и ворвались во главе с русским, бутылью и ящиком облаток, обмазанных яичным желтком. Хумс завопил, не надо, мол, никакого света, — но друзья-приятели, завывая грегорианские песнопения, зажгли двенадцать восковых свечей. В центре гостиной возвышалась девушка из железа!
Хозяина успокоили, заставили выпить водки, преподнесли ему русского. Хумс немедленно подыскал объяснение происходящему:
— Се алхимическая печь, где сатанинская гниль обернется Багряным Христом…
Он раздул угасавший огонь, что согревал живот металлической девушки, и затушил свечи.
— Свет рождается из тьмы. Мой священный тигель донесет Новый Глагол до самых растленных уголков мира.
В этот момент дева с глухим шумом покрылась трещинами, покачнулась и провалилась без видимой причины, оставив после себя черную дыру. В это отверстие стали падать мебель, книги, фарфоровая жаба. Хумс с друзьями уцепились за унитаз, в то время как ненасытное жерло поглощало ботинки и носки. На ногах удержался только Сан-Бернардо, — благодаря своему весу он успешно сопротивлялся засасыванию. Он приподнял бутыль и попытался отхлебнуть из нее, — но сосуд был отнят от его губ и тоже исчез в пропасти. Возмущенный русский затряс кулаком. Щель затянула его руку, и меньше чем за минуту колоссальное тело исчезло. Затем дыра закрылась со звуком отрыжки, извергнув назад только жабу. Выжившие всхлипывали. Хумс помолился среди голых стен:
— О Владычица, отнимая, ты награждаешь!
Чтобы успокоить нервы, все отправились в немецкий ресторан.
В детских слюнявчиках с портретом Вагнера, повязанных им на шею фон Хаммером, владельцем заведения, приятели принялись пожирать фирменное блюдо: Gebratene Würstchen mit Kartoffel Salad[13]. Появился струнный квартет и начал наигрывать вальс паяца Пирипипи. И наконец подали вино!
— Совершим же возлияние в честь русского по имени СанБернардо. Этот волшебный пес возник из Пустоты, дабы утолить людскую жажду, и вернулся обратно в Ничто, промелькнув настоящей слезой в нашей юдоли крокодилов, — сказал Хумс.
Все пролаяли мелодию Палестрины и выпили пол-литра. Опытный садовник продолжал:
— В память ушедшего предлагаю каждому произнести речь, восхваляющую Любовь…
Деметрио, украсивший голову квитанциями из ломбарда, подрезанными, чтобы напоминать листья лавра, изобразил задумчивость греческого философа, обнажив фиолетовые десны.
— Эриксимах в платоновском «Пире» говорит, что человек должен любить прекрасное. Неверно! Прекрасное — это именно то, что человек любит. Уродливое же — то, что пока еще не удостоилось ничьей любви. Не красота притягивает любовь; напротив, любовь делает прекрасным все, на что направляется. Красивое самодостаточно, «низкое» же требует всего пыла нашей страсти, способной его облагородить.
Но закончить он не смог: Энанита с помутневшими от слез очками кинулась ему на шею.
— Люби меня, ибо я самое низкое существо!
Пока Деметрио пытался стряхнуть Энаниту, Зум тоном стюардессы указал ему:
— Как ты можешь заявлять перед всем городом, что не встречаешься с Энанитой, когда она, невзирая на все твои уверения, ждет ребенка! Признай же, что ты — его отец, и не веди себя, как лишенный родительских прав!
— К этому зародышу я не имею отношения! — прорычал Деметрио, позеленев.
Ла Кабра во внезапном приступе одержимости решил задушить парочку. Пришлось обрушить ему на голову арбуз. Энанита не унималась: