На углу вокруг фонаря вьется бабочка — такая большая, что поначалу ее принимают за летучую мышь. Молчаливые дети бросают в нее камни. Камень взмывает вверх, падает, ударяется об асфальт. Кто-то бросает его снова. Наконец, Энанита с Толином понимают, что дети хотят не убить бабочку, а разбить фонарь и освободить ее. Толин подбирает обломок кирпича, прицеливается, кидает. Есть! Зажигаются окна, слышны крики, свистки, стук копыт, и Энанита, опережая его, спасается бегством, кидает камни в окна и не прекращает смеяться.
— Гляди, бабочка летит за нами!
Легко маша крыльями, она пурпурной короной венчает голову Толина. Появляется другая, зеленая, и садится на лоб Энаните. Туча бабочек — желтых, синих, оранжевых, — облепляет обоих с ног до головы. Они возвращаются в парк, покрытые мантией из бархатных крыльев — живой радугой.
И вновь Толин чувствует себя гигантом, сидя на миниатюрном стуле. Энанита, распростершись на кровати, смотрит на него.
— Я дарю тебе свое лоно.
Он не желает обижать ее и вынужден согласиться.
Стук в дверь!
— Мой Господин вернулся!
Но слишком поздно. Они занимаются любовью до самого рассвета, а Деметрио — за ним наблюдает крыса из канализации размером с кота — прислушивается к скрипу кровати.
Утром дверь открывается и входит поэт — медленно и величественно. Никаких объяснений. Все пьют кофе, в молчании слушают Бартока. Деметрио срывает со стены бабочку, сдавливает ее, так что между пальцев его течет зеленоватая жидкость. Толин и Энанита делают то же самое. Со свиным хрюканьем они обезглавливают бабочек, устилая пол мягким ковром, падают, растирают себе лица остатками насекомых, облепляют себя лапками, усиками, крыльями. Покрыв себя маской, Деметрио читает вслух манифест, написанный им ночью под звуки совокупления. Вместе с академической литературой он навеки изгоняет из себя их обоих, а также самого себя.
В этот момент Толин, бог знает почему, вспоминает свою печаль при известии о том, что Арлекин раньше был Гермесом. И вот экс-божество, одетое паяцем, защекотало себя до смерти перед толпой зрителей…
Энанита посетила тридцать три сеанса электрошока, стремясь забыть Деметрио. Лечение зарядами обратилось в дурную привычку, и она стала распродавать мебель, чтобы платить за него.
И все же Деметрио считался с Энанитой: ее преданность была для него пьедесталом. Теперь же, лишенный этого необходимого возвышения, он катится под гору, потерянный внутри мира, спит в чужой постели, покупает в ресторанах несъедобную еду — протухшие бифштексы, увядшие листики салата; лев с внешностью курицы — зубы оставлены на ристалище, — подбирающий крошки, чтобы его, мрачного ворона, считали обычным голубем; и собственное «я» тяготит его больше, чем всегда. Но иногда, перед флакончиками с мармеладом, запечатанными воском, он становится другим. Тогда он возвращается к жизни, распахивает наружу окно своей эрудиции, отпускает шутки на выдуманных наречиях. Но это все равно, что вонзить зубы в здоровенный ломоть мяса и откусить крохотный кусочек. Немного чая, немного нежности! Если он хочет говорить, то выдавливает из себя лишь одно слово: «слово». Он подбрасывает вверх бутылку. Шесть часов готовит листок кориандра. Переодевается в печальные одежды. Плюет на распятие, прямо в лицо Христу. «Я потерялся в небе из-за того, что заботился о вашем содержании!» Запирается с уличной девкой, пытается ее изнасиловать, но у него не встает. Идет дождь. Комната-колодец. Он ощупывает стены в поисках выхода. Проказа с запахом отеля. По углам шлюхи с кожей светских дам читают проповеди. Он покоряет Хлору в баре «Золотой лев». Хлора хочет бросить ремесло официантки и жить с ним. Они идут в цирк и видят там паяца Пирипипи — тот наигрывает вальс, бросая монеты на деревянный куб: каждая звучит на своей ноте… Забвения нет! Быть другим, не самим собой, неизвестно сколько времени!
Он придумывает пророка. Пишет на центральных улицах лозунг: «Бедный Ассис Намур достигнет безразличия!», заносит в свои дневники болтовню святого и ждет в подвале. Но никто не приходит.
В полночь приходит американка, нагруженная пакетами: мясо для котов, маленькие бюстики Гете, деревянный магнит, головки пейотля. Она садится перед лжеучителем. Он просовывает руку ей под юбку, вводит в нее большой палец, указательный, средний, безымянный и мизинец. Затем соединяет вместе их кончики и миллиметр за миллиметром погружает в нее кулак. Когда влажные губы охватывают его запястье, он медленно раскрывает руку. Оба смотрят друг на друга взглядом памяти, Деметрио вновь соединяет пальцы, чтобы извлечь их. Он сидит напротив американки, не отрываясь от ее синих глаз.