В итоге стало трудно различить специфически еврейские элементы в американской культуре, они гармонично в нее интегрировались. Еще труднее стало выделять в американской политической деятельности шаги, которые предпринимаются, исходя из предположительно еврейских интересов, которые стали все теснее сплетаться с общеамериканскими. Очень наглядно это видно на примере Израиля. Не было больше необходимости убеждать лидеров США в том, что следует гарантировать право Израиля на существование. Это уже считалось само собой разумеющимся. Израиль стал одиноким авангардом либеральной демократии, отстаивающим первенство закона и принципы цивилизованного поведения посреди окружения, которое эти ценности обычно игнорировало. И было совершенно естественно и неизбежно, чтобы Израиль получал американскую поддержку; дискуссии шли лишь вокруг того, как наиболее грамотно обеспечить эту поддержку. К 80-м годам реальности мира стали таковыми, что Израиль остался бы самым надежным американским союзником на Среднем Востоке, а Америка – его самым верным другом, даже если бы еврейская община в Америке не существовала.
Реально же эта община существовала и добилась совершенно уникального положения в диаспоре, причем не просто своим размером, но характерными особенностями. Эта община была полностью ассимилирована, но притом сохраняла свое еврейское сознание. Ее члены считали себя стопроцентными американцами, но и евреями тоже. В еврейской истории подобного явления ранее не встречалось. Оно стало возможным благодаря специфическим обстоятельствам роста и составу американского общества. Вечные странники и пришельцы, евреи обрели наконец покой в стране, где все были пришельцами. Поскольку же странниками были все, то все были равноправными с точки зрения проживания до тех пор, пока все с равным правом не смогут назвать это место проживания своим домом. Кроме того, Америка оказалась первым местом, где евреи, осев, обнаружили, что их религия и религиозные обычаи дают им определенное преимущество, ибо здесь пользовались уважением все религии, уважавшие гражданские добродетели. И не только это, ибо Америка превыше всего уважала собственную сверхрелигию, которую можно было бы назвать Законом Демократии, своего рода мирскую Тору, к соблюдению которой евреи были отлично приспособлены. В силу всех этих причин было бы, возможно, неверно вообще считать еврейскую общину в Америке частью диаспоры. Евреи в Америке ощущали себя в большей степени американцами, чем евреи в Израиле – израильтянами. Было необходимо изобрести новое слово, чтобы описать их положение, так как американские евреи вместе с евреями Израиля и евреями диаспоры образовали новый еврейский треножник, от трех частей которого в равной степени зависела безопасность и будущее всего народа. Итак, были евреи диаспоры, евреи, собравшиеся вместе в Израиле, а в Америке – евреи владеющие.
В некотором смысле американское еврейство было прямой противоположностью еврейства российского. В Америке еврей участвовал в обладании страной, в России же страна им обладала. Советский еврей был предметом владения, собственностью государства, совсем как в Средние века. Один из уроков, который преподала нам еврейская история, состоит в том, что антисемитизм растлевает народ и общество, которыми он овладевает. Он растлевал доминиканского монаха столь же успешно, как и алчного короля. Он превратил нацистское государство в навозную кучу. Но нигде его растлевающее действие не было таким явным, как в России. Мы уже упоминали разложение низов как результат царских законов, направленных против евреев. Но гораздо более важным результатом, по большому счету, оказалось моральное разложение государственной власти. Потому что, травя евреев, власти царской России привыкали к замкнутой, репрессивной и в высшей степени бюрократической системе управления. Эта система контролировала внутренние перемещения и проживание евреев, их право ходить в школу или университет, а также предметы, которые они там изучают, получать профессию или специальность, продавать свой труд, учреждать свое дело или образовывать компанию, молиться, принадлежать к организациям и вообще участвовать в бесконечно длинном списке иных родов деятельности. Эта система практиковала чудовищный, всепроникающий контроль за жизнями непопулярного и дискриминируемого меньшинства, безжалостное вторжение в их дома и семьи. При этом создалась бюрократическая модель государственной машины, которая, после того как царя сменил сначала Ленин, а потом – Сталин, распространила былой контроль над евреями на все население, и модель стала всеобъемлющей. В этой системе, в которой угнетению и дискриминации подвергались все, евреи были унижены еще сильнее, образовав некий подкласс, степень государственного контроля над которым была особенно сильной.
Использование Сталиным антисемитизма в борьбе за руководство в 20-е годы и во время чисток 30-х годов было для него очень характерно. Создание им во время войны Еврейского антифашистского комитета и издание журнала на идише «Айникайт» («Единство») были просто тактическими ходами. Дочь Сталина Светлана рассказывала о его личных взаимоотношениях с евреями. Он держал при себе некоторое их количество, включая сотрудника Министерства иностранных дел Соломона Лозовского. Когда Светлана в возрасте семнадцати лет влюбилась в еврея-киносценариста, Сталин отправил его в ссылку. Позднее ей удалось выйти замуж за другого еврея, Григория Морозова. Отец обвинил его в том, что он уклоняется от военной службы: «Люди гибнут, а он, смотрите-ка, дома отсиживается». Старший сын Сталина, Яков, тоже состоял в браке с еврейкой; когда он попал в плен, Сталин объявил, что она предала его. «Он никогда не любил евреев, – писала Светлана, – хотя в те дни не выражал свою ненависть так откровенно, как после войны».
На самом деле в советском антисемитизме не было перерыва даже во время войны. Это было очень заметно в Красной Армии. «Антисемитизм в Советском Союзе, – говорил один бывший армейский капитан, – такой необузданный, что это невозможно даже вообразить человеку, который не жил в этой проклятой стране». К концу войны ряд государственных ведомств, особенно МИД, были в основном очищены от евреев, и последних перестали принимать даже стажерами. Послевоенная антиеврейская кампания, предвестником которой было убийство Михоэлса в январе 1948 г., началась в том же году в сентябре. Старт ей дала статья Ильи Эренбурга в «Правде» – Сталин часто делал «нееврейских евреев» агентами своего антисемитизма подобно тому, как СС использовало зондеркоманды. Еврейский антифашистский комитет был распущен, «Айникайт» и еврейские школы с преподаванием на идише были закрыты. Затем начались систематические нападки на евреев, в особенности писателей, художников, музыкантов и интеллигентов всякого рода, с использованием оскорбительных терминов («безродный космополитизм»), близких к нацистской демонологии. Были уничтожены тысячи евреев-интеллигентов, включая писавших на идише, – Переца Маркиша, Ицика Фефера и Давида Бергельсона; жертвой рисковал оказаться любой еврей, попавшийся на глаза Сталину, как, например, тот же Лозовский. Кампания распространялась и на Чехословакию, где 20 октября 1952 г. Рудольф Сланский, генеральный секретарь компартии, и тринадцать других партийных боссов, в том числе одиннадцать евреев, были обвинены в троцкистско-титовско-сионистском заговоре, осуждены и казнены. Важным элементом «доказательства» обвинений послужила поставка оружия Израилю в 1948 г. (практически по личному указанию Сталина). Кампания достигла своего апогея в начале 1953 г., когда девятерых врачей, в том числе шестерых евреев, обвинили в том, что они, находясь в связи с английскими, американскими и сионистскими агентами, хотели отравить Сталина. Этот показательный процесс должен был послужить прелюдией к массовой депортации евреев в Сибирь, как части сталинского варианта «окончательного решения».