Описывая современную медиа культуру, Дуглас Рашкофф утверждает, что конспирологические теории о призрачных заговорщиках, контролирующих мировую индустрию информации и развлечений сверху донизу, уже неубедительны. «За исключением самых примитивных консерваторов и фундаменталистов, — настаивает он, — мы больше не виним какую-то группу людей вроде „культурной элиты“ или „еврейского заговора“ в очевидном социальном влиянии массмедиа».
Массмедиа живут «собственной жизнью, — продолжает Рашкофф, — и ведут себя как живое существо, несмотря на наши попытки удержать их». Он предупреждает, что, хотя массмедиа в буквальном смысле не находятся под контролем, тем не менее они обладают огромной властью над нами. Эта ситуация потенциально способна нагнать паранойю не хуже распространенного в прошлом подозрения о том, что массмедиа ловко используются в рамках настоящего заговора в интересах истеблишмента. Однако отсутствие контроля позволяет использовать механизм воздействия в обратную сторону. Мнения и образы распространяются в медийном пространстве на манер вирусов (известных как «мемы»), так что можно, считает Рашкофф, запустить мем-троян, чтобы направить всю мощь массмедиа на подрывные цели, хотя и без гарантии результата.
Эти рассуждения можно развить и дальше. Если не существует способа установить власть над относительно ограниченным пространством масс-медиа, то остается еще меньше шансов разумно и безжалостно управлять широким полем истории, будь то официальными или тайными методами, к добру или к худу. По этой модели история, как и неуправляемая сила массмедиа, живет собственной жизнью.
Это живая система, неподвластная контролю какого-либо одного органа, даже тайной клики заговорщиков.
В конечном итоге эти пробужденные теорией хаоса вызовы параноидальному мышлению скорее всего окажутся не более эффективным заслоном на пути легковерия, чем другие строгие предупреждения о том, что конспирологи неверно представляют себе, как работает история. Но, несмотря на всю настойчивость, с какой эта новая парадигма отправляет конспирологическое мышление на интеллектуальную свалку, в остальном риторика заговора кажется привлекательней, чем когда-либо.
В распределенных системах примечательно не столько то, что никто не несет ответственность, сколько то, что они функционируют так, как если бы за их поведением стоял планирующий разум. Последствия расширяющейся связности игнорируют логику и описания. Причинно-следственная модель этих сложных систем принципиально контринтуитивна, и во многих отношениях сегодня не существует удовлетворительного способа объяснить или представить, как происходит возникновение высокоорганизованных систем из неразвитой случайной активности.
Если представить контроль в виде спектра, доказывает Келли, то на одном конце находится модель нисходящего доминирования, а на другом — вероятность полной бесконтрольности. Между этими крайними точками, указывает Келли, «находится множество разнообразных вариантов контроля, для описания которых нет подходящих слов». Некоторые направления культуры заговора, как я стараюсь доказать в этом исследовании, пытаются подобрать слова для этих новых вариантов контроля. Тем самым они изменяют как традиционное понятие контроля, так и традиционную логику конспирологии.
Эти разновидности повседневной паранойи (совершенно непреднамеренно) бросают вызов скептикам: если заговора не существует, то как объяснить, что все выглядит так, будто он есть? Как еще вы объясните парадоксы причинно-следственных связей и контроля в мире, где все связано, не показавшись параноиком?
Конспирология может вводить в заблуждение и появляться из заблуждений, но ее сохраняющаяся привлекательность (наполовину всерьез, наполовину в шутку) указывает на то, что приемлемые неконспирологические объяснения для многих людей до сих пор оказываются столь же несостоятельными, как и конспирологические. Мы заперты между двумя способами представления, ни один из которых не убеждает нас вполне. Популярная риторика паранойи предлагает временное — хотя и неизбежно несовершенное — решение этой дилеммы, помещая свои выводы как будто sous rature.
Теория сложности возрождает метафору Адама Смита о невидимой руке, управляющей повседневным экономическим взаимодействием ни о чем не подозревающих участников рынка. По выражению Келли, «в Сети скрыта тайна Невидимой Руки — контроля без власти».