Раздался грохот. В сарай, тяжело топая ногами, ворвался сторож. Он был в ярости, клялся, что намылит шею озорникам. Я затаил дыхание, слушая, как он рыщет кругом, опрокидывая шкафы, с грохотом пиная и разбрасывая хлам, словно охотился на крыс. Он бегал по складу и матерился – видно, какая-то ябеда из Школы домоводства засекла меня и настучала. И “мать твою за ногу”, и “перкеле” – шведские и финские проклятья сыпались направо и налево.
Встав неподалеку от котла, он втянул носом воздух. Словно учуяв мой дух. Я услышал, будто кто-то скребется о стенку, и понял, что сторож прильнул к моему котлу. Нас разделяла лишь чугунная шкура толщиной в три сантиметра.
Медленно ползли эти секунды. Потом новый скребок и звук удаляющихся шагов. С треском захлопнулась входная дверь. Я остался сидеть внутри. Неподвижно считал томительные минуты. Внезапно вновь послышался стук сабо. Сторож, оказывается, уходил понарошку, чтобы выманить добычу, используя все коварство взрослого человека. Но теперь он окончательно сдался и отправился восвояси – я слышал, как щебенка все тише шуршала под его ногами.
Наконец я осмелился переменить положение тела. Суставы ломило, я толкнул заслонку. Она не поддалась. Я поднатужился. Заслонка не шелохнулась. Меня прошиб ледяной пот. Страх, перерастающий в панику, – должно быть, сторож задвинул щеколду. Я погиб.
Когда схлынуло первое оцепенение, я попробовал кричать. Эхо утроило силу голоса, я вопил с перерывами, затыкая уши пальцами.
Никто не пришел на мой зов.
Осипший и изнуренный, я пригорюнился. Я погибну? Умру от жажды, высохну в этом склепе?
Первые сутки выдались ужасными. Мышцы болели, икры сводила судорога. От сидения в три погибели затекла спина. Страшно хотелось пить – я чуть не сошел с ума. Мои испарения оседали на закопченных стенах, я слышал, как падают капли, пытался лизать стены. На языке остался металлический привкус, от него жажда только усилилась.
На вторые сутки меня взяла одурь. Я то и дело надолго впадал в забытье, качаясь в полудреме. Забытье казалось освобождением. Я потерял счет времени, впадал в сладостное оцепенение, возвращался и чувствовал, что умираю.
Проснувшись в другой раз, я понял, что время не стоит на месте. Зеленоватый дневной свет, пробивавшийся сквозь отверстие крана, стал слабее. Дни становились короче. По ночам я сильно мерз, вскоре ударили первые холода. Сложенный пополам, я мелко прыгал, чтобы хоть как-то согреться.
Зиму я помню не очень отчетливо. Свернувшись калачиком, я почти все время спал. Недели промелькнули как сон. Когда вернулось тепло, я понял, что подрос. Моя одежда стала мала мне и жала. Изрядно повозившись, я сумел стянуть ее с себя и продолжал ждать уже голый.
Постепенно мое тело заполнило тесную котловину. Должно быть, я прожил здесь несколько лет. От моих испарений нутро котла ржавело, с моей головы свисали длинные патлы. Я уже не мог прыгать, а только уточкой переваливался с боку на бок. И не вылез бы, даже если б сумел открыть заслонку, – проход стал слишком узок для меня.
Со временем жить в котле стало почти невмоготу. Теперь я не мог двигаться даже бочком. Голова была зажата между коленями. Плечам некуда было расти.
Пару недель я думал, что мне конец.
Наконец я дошел до ручки. Заполнил собой каждую клеточку пространства. Не осталось ни одной воздушной пазухи, мне нечем было дышать, и я только судорожно зевал ртом. Но упрямо продолжал расти.
И вот как-то ночью… Что-то звонко хрустнуло. Будто раскололось карманное зеркальце. Короткая пауза, потом протяжный треск со спины. Я понатужился – стена поддалась. Вспучившись, вдруг брызнула фонтаном осколков, и я очутился на воле.
Голый, новорожденный – я барахтался посреди хлама. Неуверенно встал на ноги, оперся на шкаф. И с удивлением обнаружил, что мир вокруг меня съежился. Нет, это просто я стал вдвое выше. На лобке появились волосы. Я стал большим.
На дворе лютовала морозная ночь. Ни души. Я потрусил по снегу вприпрыжку, шлепая босыми ногами, почесал по поселку в чем мать родила. Прямо на перекрестке между хозяйственной лавкой и киоском лежали четыре подростка. Казалось, спали. Я остановился и с удивлением стал разглядывать их. Склонился под светом фонаря, чтоб рассмотреть поближе.
Одним из подростков был я.
Смешанным было мое чувство, когда я лег рядом с самим собой на обледенелое шоссе. Лед кусался, таял, подо мной стало влажно.
Я приготовился ждать. Сейчас они должны проснуться.
Глава 4
О том, как мы пошли в Старую школу, как узнали о Южной Швеции и о том, какими неприятностями может обернуться домашнее чтение