Так или иначе, романы Понсона увлеченно читали как простолюдины, так и знать, и высокого ранга чиновники. Конечно, именно простолюдины составляли львиную долю аудитории – им, видимо, льстило, что действие романов Понсона разворачивалось преимущественно в высшем свете.
Горький в своей автобиографической повести «В людях» (1916) упомянул о влиянии на него в детские годы «Рокамболя», который «учил его быть стойким. Рокамболь принимал у меня рыцарские черты». Много позже, выступая на Первом съезде советских писателей 1934 года, Горький резко заклеймил этот роман с классовых позиций:
Одним из наиболее веских доказательств глубокого классового интереса буржуазии к описанию преступлений является известный случай Понсона дю Террайля: когда этот автор кончил свой многотомный роман о Рокамболе смертью героя, читатели организовали перед квартирой Террайля демонстрацию, требуя продолжения романа, успех, не испытанный ни одним из крупнейших литераторов Европы. Читатели получили еще несколько томов Рокамболя, воскресшего не только физически, но и морально. Это грубый, но широко распространенный и обычный для всей буржуазной литературы пример превращения душегуба и грабителя в доброго буржуа. Ловкостью воров, хитростью убийц буржуазия любовалась с таким же наслаждением, как и проницательностью сыщиков <…> Горячая любовь европейского мещанства к романам преступлений утверждается обилием авторов этих романов и цифрами тиража книг.
В упоминавшемся выше романе «Таинственное наследство» роль ставшего затем знаменитым персонажа еще невелика; в полной мере уникальная жанровая модель книги формируется в подцикле «Воскресение Рокамболя» (1865–1866). С каждым очередным томом (всего их десять) масштаб главного героя возрастал (от мелкого жулика до главы мощной криминальной организации), а одновременно с этим присутствие элементов детектива в «Рокамболиане» становилось всё более отчетливым. Но всё-таки сам процесс расследования почти не интересовал Понсона. В 1908–1912 годах Артем Файар предпринял новое издание приключений Рокамболя, тем самым оживив память об этом цикле. Нет сомнения в том, что и Гастон Леру, и авторы «Фантомасианы» были многим обязаны Понсону дю Террайлю.
Что касается Поля Феваля (1816–1887), то он поначалу следовал в фарватере Эжена Сю, создав по заказу издателя роман «Лондонские тайны» (1843). Затем в романе «Сын дьявола» (1846) Феваль удачно закрепил канон Сю, соединив его с явно позаимствованным из «Графа Монте-Кристо» Дюма мотивом «отсроченной мести». В романном цикле Феваля «Черные мантии» (1863–1875) речь идет о деятельности могущественных криминальных сообществ, однако при всей изысканности предлагаемого Февалем жанрового коктейля собственно расследование преступления, как и в случае с Понсоном, автора не занимает. А в романе «Джон Демон» (выходил отдельными еженедельными выпусками в 1862–1863 годах) Феваль вообще лишает читателя необходимости напряженно гадать о том, кто же совершил жестокое убийство актрисы Констанции Бартолоцци; элементы детектива тут не более чем «затравка» для социально-психологического романа. Но вот что любопытно: полицейский в романе странным образом напоминает Холмса.
Следует напомнить также, что Феваль подвизался в различных жанрах, а самым известным его сочинением оказался «роман плаща и шпаги» «Горбун» (1857); его сын, которого также звали Полем, исправно продолжал именно эту линию творчества Феваля-старшего. Действие «Горбуна» разворачивается в самом конце XVII – начале XVIII столетия, в эпоху регентства Филиппа Орлеанского, и здесь мотив «отсроченной мести» получает новое развитие. Как подчеркивает исследователь Жан-Клод Варей, «Горбун» наряду с романами Дюма и другими «классическими» произведениями массовой литературы восхваляет – казалось бы, уходящую в прошлое – рыцарскую этику: аристократизм духа, верность данному слову и законам чести, преданность высоким идеалам добродетели, почитание женщины и готовность совершить подвиг ради нее… Показательно в этом смысле упоминание в одном из эпизодов о «возобновлении моды на странствующих рыцарей»: здесь генезис романа обозначен особенно четко. Книга вместе с тем стала наиболее востребованным у кинематографистов романом Феваля-старшего: было осуществлено шесть его экранизаций, самая известная из которых принадлежит Андре Юннебелю.