— Папе очень плохо... И маменька мне рассказала все... Я согласна...
Сказала это и вся, как закаменелая. Я к ней:
— Господи, — говорю, — вот радость-то мне!..
Рассыпался я, размяк. Что тут было со мной, прямо даже совестно рассказывать!..
Ну, после этого живым манером устроился я со свадьбой. Церемоний больших не стал разводить. Обстряпал, что надо было, с попом, порастрес малость свои запасы — и вкусил, можно сказать по-совести, блаженство...
Так-то вот. Что значит судьбу свою уловишь через карточное, хе-хе, распределенье!..
9.
— Всё? — спросили слушатели.
— Как будто всё, — радостно улыбаясь, согласился словоохотливый пассажир.
— Ну, знаете, пресная у вас история, — поморщился самый желчный. — Я думал, вы что-нибудь этакое, с кандебобером, с перчиком заворотите...
Словоохотливый подавился смешком и виновато сказал:
— С перчиком-то оно, конечно, было, да ведь это уж касаемо супружеских, хе-хе, качеств. Оно, знаете ли, неудобно для повествования...
Тогда из соседнего отделения, из за перегородки выполз взлохмоченный, сероглазый, с расстегнутым воротом пестрой рубахи, пролез он в чужую компанию, неучтиво расставил ноги, подбоченился фертом, встряхнул лохмами, оскалил крепкие молодые зубы и давай крыть:
— Ах ты, гнус паршивый! Ты тут целый час про свои гадости размазывал, а теперь про стыд вспомнил? Ты, гадина, девушку, видать, невинную прямо до петли довел, паутиной своей, паук, опутал, да еще хвастаешься!? Собирай свои монатки! Слышь, жива-а!.. Катись колбаской к чертям, куда хочешь, без разговору! Раз-два — и чтоб духу твоего не было!..
Словоохотливый испуганно метнулся от него, но сразу же оправился и зло оскалил зубы:
— Вы какое это имеете право приказание мне отдавать, да еще ругаться?
Но тот, чужой, протянул руку и властно повторил:
— Жива-а! И без всякого разговору!..
Слушатели удивленно взглянули на лохматого, немного сконфузились, однако, оправились и один из них сказал:
— Не понимаю... На каком основании?..
Но серые глаза ярче вспыхнули и яркие красные пятна выступили на лице у лохматого. Тогда оборвалось возмущение у заговорившего и он умолк.
Словоохотливый ненужно застегнул и расстегнул свой пиджак, выправил воротник сатиновой рубашки и затравленно оглядел всех.
— Не понимаю... — забормотал он. — Какие это порядки завелись... У меня плацкарта, я законное право имею на мое место...
Сероглазый освирепел и шагнул к нему. Но из-за перегородки выкатился быстро еще один пассажир, ухватил сероглазого за плечо и весело (а все лицо так и сияет от радости) и ласково сказал:
— Постой-ка, Митрий... Не порти себе здоровья... И к тому же ведь нынче не двадцатый год... Мы все это происшествие моментально уладим. Отстранись-ка, товарищ...
Сероглазый покорно отстранился и пропустил этого нового, веселого товарища своего.
— Ну-с, почтеннейший, — сказал тот словоохотливому рассказчику. Соберите вы аккуратно свой багаж, скликнем мы кондуктора и убирайтесь вы вместе с бабушкой своей в другой вагон... Очень уж от вас дух нехороший по всем отделениям идет...
Говорит так улыбающийся, веселый, а в глазах непреклонность железная, не прошибешь ее.
И кругом тишина. Пассажиры молчат и украдкой разглядывают этих двух, таких решительных, властных, вмешивающихся не в свое, как будто, дело. Разглядывают — но молчат.
Поискал словоохотливый пассажир взглядом сочувствия у окружающих и осмелился:
— Приглашайте кондуктора, начальника поезда. Не пойду!.. Не желаю переходить в другой вагон. У меня плацкарта.
— А? — удивленно округлил свои веселые глаза веселый сосед. И, обернувшись к товарищу, тихонько толкнул его:
— Пройди-ка, Митрий, на свое место... Разговор у меня с гражданином этим будет семейный... Нечего тебе глазами ворочать. Иди!..
И, меняя сразу голос, громко крикнул:
— Товарищ Петров, пожалуй-ка сюда...
Из соседнего отделения вышел на зов этот еще один, третий пассажир.
— Что это вы, ребята, тут канителитесь? — лениво спросил он.
— Сбегай по поезду, тащи сюда главного кондуктора. Воздух здесь нужно прочистить.
Новопришедший поглядел на словоохотливого пассажира, вяло улыбнулся и ушел.
10.
Митрий, сероглазый, лохматый, покорно ушел на свое место. Веселый товарищ его прислонился к перегородке и стал скручивать папироску. Словоохотливый пассажир с независимым видом уселся глубоко на скамью, прислонился к стенке и глядел куда-то в сторону.
Кондуктор пришел недовольный, важный. Протиснулся он в отделение:
— Ну, в чем дело?
Веселый вытащил папироску изо рта, засиял улыбкой:
— Видите ли, товарищ, маленькое перемещение тут требуется сделать... Вот гражданину этому по состоянию... его здоровья требуется в другой вагон переместиться.
— Постойте!.. — сорвался словоохотливый с места. — Я совсем не желаю уходить отсюда... Это вот ихняя придирка...
Кондуктор брезгливо поглядел на всех, на словоохотливого, на веселого, на его товарища, который ходил за ним:
— Черт знает!.. Пустяки какие, а вы людей беспокоите... Вот приглашу агента Лооктогпу и составлю протокол... Показывайте, гражданин, свои документы. Да!..
Веселый сунул руку в карман, усмехнулся:
— Документы у нас в порядке, товарищ!
И, вытащив пачку бумажек, книжек, протянул ее кондуктору.
Тот развернул первую бумажку, прочел, удивленно поглядел на веселого, потом прочел еще одну и еще больше удивился. Лицо у него сразу обмякло, перестало быть важным и хмурым. Он бережно сложил документы, выровнял пачечку и подал ее веселому:
— Пожалуйте, товарищ...
И глядел он на него и его товарища (того, кого назвал тот Петровым) таким взглядом, что, перехватив этот взгляд, насторожившийся, притаившийся словоохотливый пассажир слегка побурел, заерзал на месте, встал, оправил на себе пиджак и, не глядя на людей, хрипло, скороговоркой сказал:
— Ежели, гражданин кондуктор, имеются у вас места в другом вагоне, то желаю я перейти отсюда...
11.
Уходил он из вагона на первой остановке молча, ни с кем не прощаясь. Его соседи по отделению предупредительно очистили проход для него — и он, навьюченный чемоданом, постелью, кулечками и большим эмалированным чайником, исчез без всяких напутствий.
Больше его соседи не видали до самого Екатеринбурга.
В Екатеринбурге, где нужно было ему слезать, на перроне мелькнула его фигура в снующей, движущейся толпе. И там из своих окон, с площадок увидели они, как осанисто выпрямился он, идя впереди носильщика с вещами, как подошел к худенькой молодой женщине, как обхватил ее неуклюжими хищными объятиями и присосался к бледной щеке.
И в это время те, кто были к нему ближе, успели заметить в огромных, оттененных длинными ресницами глазах маленькой женщины непередаваемый остановившийся давнишний испуг. Испуг на всю жизнь...