– Я не могу… не могу не видеть тебя, – прошептала она, запинаясь и бледнея.
– Ах! Душа моя! – воскликнул он в порыве чувств к ней; встал и, не опуская её рук, обойдя стол, прижался разгорячёнными губами к её щеке. – Я хотел тебя тоже видеть, но боялся, боялся, что ты меня возненавидишь, – признался он ей.
– Я люблю тебя, глупенький ты мой, – прошептала она.
– Ох, что же мы делаем…, мы не должны… – со страданием и одновременно со сладостью промолвил он, вдохнув с упоением любимый запах. Он медленно опустился на колени, сжав подол её хлопкового платья.
– Почему ты исчез, когда решалась моя судьба? – сказала вдруг Вера.
– Я видел, как его глаза сияли, когда он говорил о тебе, как смотрел на тебя, с какой любовью. Он достоин счастья, достоин лучшей спутницы жизни, он лучше меня … по крайне мере честнее…, – сказал он, не глядя ей в глаза.
Они обнялись и были в объятиях безмолвно и неподвижно несколько минут.
– Что теперь нам делать? – спросила Вера ему на ухо, разрезав тишину тонкой атмосферы упоения.
На её вопрос он не знал ответа. После молчания он произнёс волнительно, глядя ей прямо в глаза:
– Верочка, любовь моя, скажи, как далеко мы зашли, только ты можешь это сделать, и я отвечу тебе, отвечу обязательно.
– Я не знаю, мой милый, но должна тебе сказать… мы не одни здесь – прошептала она и через миг оказалась в удивлённых и в тоже время счастливых глазах его.
Подсознание догадывалось, но сознание не могло поверить. Он обнял её, поцеловал, опустился ниже груди и прижался к ней. Какая-то абсолютная всепроникающая теплота любви и заботы начала проходить сквозь щёки, голову и тело, эта теплота напоминала мгновения раннего детства, как будто он прижался матери. Он начал растворяться во всепоглощающей его неге.
Замерев на коленях и обхватив её ноги, он приложил голову к её животу, и, слившись с ней в одно целое, не чувствуя своего тела, лишь внимал частое глубокое дыхание и сердечный стук своей любимой. Она же ласково гладила маленькой ладонью по волнам его тёмных кудрей и её слёзы блестящими каплями падали на них.
Трудно сказать, сколько прошло времени, но солнце стало краснеть настолько, что наполовину завалилось под горизонт. Постепенно мысли возвращались к нашему незнакомцу, и он до конца не мог поверить им, поверить, что сейчас он может не только слышать биение сердца самого ценного для него человека, что уже казалось несбыточной мечтой, но и сердца своего ребёнка. И по мере осознания этой величайшей тайны тёмные черви, обитающие в глубинах разума и ждущие подходящего момента зашевелиться, причиняя нестерпимые страдания, закопошились в нём. А вдруг ребёнок не его? Вдруг счастье, а может быть и смысл жизнь, которые неожиданно он обрёл, также быстро покинут его? Колкая, злая вьюга, похожая на ту, в которую попали возлюбленные, начала бушевать в его сердце.
– Это будет наш ребёнок? – спросил он вдруг, сделав акцент на слове наш, и устремил на Веру тревожный и пронзительный взгляд в ожидании ответа.
– Мы были у врача. Ники не может иметь детей, – сказала она и опустила голову. Ей стало неловко от произнесённых ею слов.
– Слава богу! – воскликнул он и поцеловал любимую, – Слава богу! – повторил он ещё раз только тише.
На голубых глазах Веры вновь проступили слёзы, от чего теперь они стали походить на прекраснейшие озерки.
– Милый, что же нам теперь делать? – спросила она, и обеспокоенный взгляд её заставил Владимира на секунду замереть. Радость на лице утяжелилась проблемой, которую нужно было немедленно решать. Он отпрянул от неё и сел обратно на стул. – Этот вопрос мучает меня постоянно, я не знаю что делать, но спать я не могу больше, – сказала она ему в надежде, что он найдёт выход и освободит её от одолевавших мучений.
Владимир взъерошил и не без того всклокоченную голову, положил локти на стол, подпер руками широкие скулы и закрыл ладонями глаза.
«Ненавистный Ники! – подумал он, – теперь он будет мешать нашему счастью! И что теперь делать? Ничего не сказать ему. Промолчать. Пусть думает, что это он отец. Ну, нет! – воскликнул ему потаённый голос.– Отступать, как в прошлый раз мы не намерены». «А как же дружба? Как же товарищ, с которым вместе прожили жизнь? – вдруг спросил другой его голос». «И что же это была за жизнь? – парировал первый, – всё время жертвовать своим счастьем, ради чужого счастья?». «С каких это пор Ники стал для нас чужим?». «С тех самых пор, когда он забыл, что такое дружба и самопожертвование. Как только он встретился с Верой, своей дурацкой, слепой любовью он забыл про нас, забыл, что были почти тридцать лет вместе, он променял дружбу на женщину, которая его даже не любит. А мы ведь тоже имеем право жить с любимым человеком. Ну, и что ты замолк? Больше нечего сказать? Предлагаешь нам, пока он живёт с нашей любимой женщиной и воспитывает нашего ребёнка, обратится отшельником? Он хорошо устроился получать воздаяния, в том числе за счёт нас. Хорошо ему было от нашей дружбы! Теперь всё кончено, теперь всё будет по-другому. Мы больше не намерены отступать! Ни шагу назад! Это наш ребёнок, наша женщина и точка!»