Прослышав это сообщение, наш герой посмотрел на Веру. Вера была ни живой ни мертвой. Губы задрожали, по побледневшему лицу покатились слёзы. Он подошёл к ней близко, хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась от него обеими руками и упала на кровать; рыдая, закрыла лицо руками. Владимир подсел к ней, принялся её успокаивать:
– Это не Ники, слышишь, не Ники – успокаивал он, гладя её по волосам и спине.
– Ты так считаешь? – обернувшись, спросила она. В её красных и влажных глазах виднелся проблеск надежды.
– Конечно. Наш Ники боец.
– Едем же скорей… туда…, в то место…, надо в этом убедиться, – из последних сил надрывно говорила она.
Холодный топот каблуков судмедэксперта расходился по облупленному коридору городского морга. Казалось, что даже эху было одиноко в этом месте.
– Это здесь, – сказал он отточенным голосом за двадцать лет, без тени волнения, в отличие от потенциальных родственником обитателей сего помещения.
В руках у него покачивались ключи на большом железном кольце, из которых он сразу выбрал длинный с гребешком. Вонзив его до половины в замочную скважину и повернув его, он отпер тяжёлую дверь. Холод потянулся из кромешной темноты. Запустив в её мантию руку, эксперт нашёл на стене выключатель и по потолку комнаты, неприятным мерцанием забелел тусклый белый свет, осветивший унылые потолки, полы и стены, слившиеся друг с другом благодаря облепленной серой плитке – единственному интерьеру комнаты.
– Заходите, – сухо произнёс эксперт.
Владимир крепко взял за плечи Веру, и переступил пороги. Они увидели в узкой комнате выстроенные в один ряд блестящие металлические столы. Они были пусты, кроме последнего. Под синей медицинской простынёй, как жертва языческим богам, проступал контур рослого человека, хорошо соответствующего лучшему другу.
– Ты можешь остаться здесь, – предложил Вере наш герой у входа. Но она решительно покачала головой и направилась к столу в надежде, что на нём будет не её муж.
Они подошли к столу. Вера холодными маленькими ладонями крепко сжала руки Владимира – она дрожала. Судмедэксперт без предупреждения и подготовки сделал своё дело, сдёрнув простыню. Мутные, полуоткрытые серые глаза смотрели на них. Лицо бледно-зелёное и вздутое приняло другие черты, которые всё-таки были узнаваемы. Это был Ники. Вера с отчаянным криком, когда теряют самое дорогое, прильнула к груди нашего героя, ища от ужаса и страданий хоть какое-то укрытие. Владимир был потрясён увиденным. Он, конечно, предполагал, что самое страшное может сбыться и готовил себя к этому, представляя друга на смертном одре, но реальность всегда жёстче её воображаемого представления. Он счёл, что всё здесь сон, страшный и дурной, что с утренним рассветом и криком деревенского петуха всё вдруг исчезнет и испариться, и он проснётся в неге, повернёт голову и увидит лежащей на подушке безмятежный и счастливый лик своей любимой Веры. Но, увы, это был не сон, и наш герой понял это – уж слишком влажными и холодными были Верины слёзы, которые он чувствовал своей грудью, такие слёзы не могли быть плодом воображения и сновидений.
Растерянный, он не знал, кого из присутствующих здесь жалеть: Веру, друга или себя.
– Можете закрыть. Это он, – произнёс Владимир ватным голосом, всё ещё до конца не веря самому себе.
После издевательски долгих оформительских бумаг у следователя, Вера и Владимир вышли к машине на долгожданный свежий воздух, но и он не был им в радость. У Веры не осталось сомнений, что её муж совершил самоубийство, и ещё более страшно ей было от осознания того, что этому причиной была она.
– Я падшая женщина, я виновата во всём, – вырвалось у неё обессиленным голосом.
– Вера, ты не в чём не виновата, – сказал он ей, обхватив её лицо руками, – я виноват и перед ним и перед тобой, а ты не в чём не виновата, и вину эту я искуплю перед Богом – Он взглянул в её голубые измученные от горя глаза, но всё равно прекрасные, в надежде увидеть её понимание. – Ники уже не вернуть, – продолжал он, – надо как-то жить дальше, думать о будущем и о ребёнке, о его здоровье. Тебе нельзя сейчас волноваться, ты и так за это время натерпелась излишку.