Владимир обрёл воодушевление, за долгое время услышав любимый голос. От этого не сразу он понял смысл произнесённых ею слов.
– Ты хочешь всё закончить? Я не понимаю тебя, – произнёс он растерянно. – Я так тебя люблю. Так тебя люблю, – повторял он, в надежде не получить от неё ответа.
Она взглянула на него серьёзно, стараясь заручиться его поддержкой.
– Я хочу всё закончить, хочу избавить нас от этого позора, – сказала она дрожащим голосом.
– Вера, ты что говоришь? Вера …,– промолвил он, сжав её хрупкую руку.
– Я долго думала после похорон, как жить дальше, – начала она, и внезапный клокочущий кашель прервал её разговор, – Вчера я поняла, что не могу больше счастливо жить на этом свете. Я вышла во двор в надежде, что ты меня не увидишь, и побежала из последних сил, покуда во мне была решимость, бежала куда глаза глядят и так получилось что к обрыву. Сам Бог меня навёл на него. Взойдя на холм, я увидела клокочущую подо мной реку, взбитую, пенящуюся от ветра волнами, я глядела не неё и чем больше это делала, тем более она меня пленяла, хотелось погрузиться в эти волны и раствориться в ней. Пожалуй, ничего лучшего я не видела, не видела такой восхитительной первозданной дикой природы, не обращающей внимания на человека, и делающая своё дело, не видела такого красивого темного от дождя песчаного берега. Сколько разных берегов я смотрела в своей жизни: доминиканский, индийский турецкий… Никогда я не поражалась красотой берега, как этим берегом русской речки. И вдруг мысль, что через секунду, после того, как я сделаю шаг, ничего не увижу, испугала меня, я дрогнула и отшатнулась, а потом за спиной сквозь шум дождя и ветра я ощутила твой взгляд, услышала и твой голос…
Из уголков её грустных глаз потекли слёзы.
– Ты не представляешь, как я испугался, когда увидел тебя там, – он поцеловал в её истощённую грудь и посмотрел ей в глаза. – Зачем ты так себя мучаешь? После рождения ребёнка всё измениться. Я обещаю тебе: всё измениться, Вера, – говорил он, стараясь убедить её в этом.
– Нет, ничего не измениться. Ники погиб и мы в этом виноваты. – И она снова закашляла. – Пока я буду жить, эта вина останется со мной, – сказала она, испытывая сильную боль в груди.
Незнакомцу было страшно услышать сказанное.
– Если ты не будешь жить, то и мне жить незачем, – произнёс он тихо и обнял её.
Вечером Веру настиг беспрерывный кашель. Её состояние ухудшалось, она лежала в бреду.
Через пятнадцать минут после вызова врача в дверь постучался фельдшер. Врач был в меру упитанный мужчина маленького роста с мясистыми постоянно улыбающимися щеками, сквозь его круглые толстые очки проглядывали маленькие, но проницательные чёрные глаза. Он всегда был добродушен и в этот раз, несмотря на мерзлую, ветреную погоду. Владимир знал его и встречался с ним не по медицинской части, а по общественной – фельдшер часто посещал выставку нашего героя, и она очень ему нравилась. Хозяин сразу же впустил фельдшера в дом, взял у него зонт и снял пальто. Тот почтительно пожал ему руку и машинально, как это делают люди, которые уже давно занимаются чем-то определённым, осмотрелся вокруг. Без лишних расспросов, коллега сразу заприметил больную, лежащую на деревянной кровати близ растопленной печи. Фельдшер подошёл к ней, раскрыл саквояж, извлёк из него инструменты, после чего он сделал всё, что мог в «полевых условиях»: замерил у больной температуру и прослушал лёгкие. Всё это время Владимир стоял в стороне и тревожно смотрел на обоих.
– Девушка сильно ослабла, иммунитета почти нет. Любое воздействие среды может навредить, – заключил доктор.
– И что же с ней? – вырвалось из груди Владимира.
– Подозрение на пневмонию. Нужно сделать томографию лёгких. У вас есть машина?
– Да, – покорно произнёс Владимир.
– Нужно ехать в город немедленно.
В больнице диагноз врача подтвердился. Веру положили в палату под строгим наблюдением врачей, да и Владимир не отходил от возлюбленной ни на шаг, сидел и спал подле неё.
Состояние больной было тяжёлым: Вера лежала в бреду. Владимир до последнего верил в счастливый исход, и эта вера, как ему казалось, начала оправдываться: приступы горячки становились всё реже, горячий лоб постепенно холодел, испарины на теле исчезли. Но это был лишь видимый успех, на самом деле с отступлением горячки отступал от борьбы и сам организм – слабое пламя свечи начало угасать. В три часа по полудню Вера умерла…
XI
На этом слове он остановился и не знал, что дальше говорить. Глаза его, истерзанные беспрерывной печалью, потемнели и опустились в пол. Я тоже не знал, что ему сказать. В таком молчании мы проехали несколько минут, покуда за окнами маршрутки полоса улиц и домов не сменилась мельканием высоких деревьев.