На следующий день к ним в деревню приехал и лучший друг.
V
Я говорил вам, что наш герой не любил телефон? Теперь же он не мог от него отойти. Отчуждение и изоляция от окружающего мира с того самого случая прервались и соединились с миром человеческих отношений с помощью телефонного провода. По выходным он разговаривал с другом, тот посвящал его в свои хлопоты по свадебному бизнесу и часто звал его обратно, и также часто спрашивал советы о том, как поступил бы его старый и опытный в этом деле товарищ. Наш незнакомец был рад помочь другу, ведь однообразная природа, какая б она ни была красивой, тоже может надоесть, особенно без смены обстановки, а разговоры с другом о старых делах живили в памяти образ юной жизни, к тому же было приятно, что накопленный им опыт ещё кому-то мог оказать хорошую службу.
Но чаще чем с Ники Владимир общался с Верой, общался с ней каждый день. Она сообщала ему, чем занимается и чем займётся в этот час, в этот день, в эту неделю. А он искренне интересовался её увлечениями и всячески поддерживал её. Они могли часами говорить об одних и тех же вещах по нескольку раз, и никогда им не становилось скучно. И какие бы темы не обсуждались, всё оканчивалось одним: после каждого разговора Вера говорила, что очень хочет встретиться с ним. Он тоже говорил, что хочет, но в тоже время искал повода отсрочки этой встречи, чувствуя себя виноватым…
Как бы не убегал человек от неизбежности, неизбежность рано или поздно настигнет его. Встреча состоялась поздней весной, настолько тёплой в конце, как холодной в начале. Владимир не ожидал увидеть её на дощатом пороге своей избы. Он до последнего надеялся, что уговоры не к нему приезжать возымеют действие.
Она взглянула на него из под белой шляпки, на лице её была заметна плохо скрываемая тревога. Он этому испугался, но решил сделать вид, что ничего не заметил и, рассеяно сняв с её плеч пальто, подвел её к деревянному округлому столу, который был так же прост, как и всё жилище. «Садись, пожалуйста, – сказал он ей, подвигая стул, – я всегда буду рад тебе, промолвил он подавленным голосом».
Он, как и в первый раз её приезда, растопил самовар, стоявший посреди стола, и через несколько минут по белым чашкам заструился аромат зелёного чая.
Он не знал с чего начать, и она тоже. От того они смотрели друг на друга, стараясь уловить на себе то ли любовь, то ли ненависть. Вера показалась нашему незнакомцу более серьёзной, чем была раньше, более серьёзной даже тогда, когда они встретились этой снежной весной. Блеск её весёлых озорных глаз сменился проницательной твердостью, мягкие черты лица больше не придавали ей детскость, хотя все ещё влюбляли нашего героя и оставались по-прежнему прекрасными, а лёгкие, почти воздушные движения её рук и головы, какие он заприметил ещё давно, когда впервые её увидел, стали полновесны и рациональны. Она как будто повзрослела за эти несколько месяцев и сейчас напоминала ему мать ласковую и добрую во взгляде и чертах лица своих и в тоже время нёсшую ответственность за нового человека.
Владимир видел перемены, которые произошли в Вере, более того, он чувствовал их работу и сейчас в ней, и ему стало страшно, не потому что боялся потерять ту маленькую и озорную Веру, встретивши впервые на свадьбе и которую полюбил (она понравилась бы ему в любых ипостасях), а от причин, которые могли послужить толчком к этим переменам.
– Прости, что в доме не прибрано … и угостить могу тебя лишь чаем … я не был готов к твоему приезду, – сказал он вполголоса и неуверенно, словно ища оправдания за свои отговорки по телефону. Тогда он взглянул на неё лишь на миг, и, не выдержав серьёзного выражения её лица, снова принялся смотреть в жёлтое зеркало остывшего чая.
– Не за чаем я к тебе прибыла…, – ответила серьёзно Вера, сняла с головы шляпку и положила её на стол. Ее тонкие белесые волосы прилипли ко влажному лбу, которых она не убрала.
Эта её серьезность, несвойственная ей, взволновали нашего героя.
– Что случилось? – спросил он, и чашка зазвенела, расплескав чай от того, что он резко освободил её и положил ладони на кисти Вериных рук.