Пронзительный детский плач, который внезапно оборвался.
Стены, на которых многие защитники лежали, пронзённые стрелами или с проломленными головами.
Кровь. Чад. Беспорядок.
Штурм.
Сетор был обречён.
Врени металась взглядом по разворачивающейся перед ней картине побоща.
Полди?
Марила?
Дака?
Где они?!
Никого из них она не видела — ни живыми, ни мёртвыми.
Какая-то башня была вся в огне. Та самая? Другая?
В дыму не разобрать.
Снова запели трубы. Как-то… иначе. Не так.
Издалека, догадалась Врени.
Из далёкого леса выходила толпа… толпа… новый отряд! Неужели мало того, что есть?! Да, братья-заступники и граф цур Лабаниан подготовились к атаке, нашли такие силы… как наивно Нора и Клос… полно, живы ли они?.. Как наивно они собирали свои жалкие силы. Всё было напрасно, всё бессмысленно, всё…
Отряд — человек сто, не больше, — развернул полотнище знамени и оно весело затрепетало на ветру. На сине-алом фоне — золотой священный знак, венчающий серебряное древо. Это был… это был…
Пришедший отряд — тяжело вооружённые воины, одетые в странные жёлто-сине-алые накидки поверх доспехов и такие же штаны, — поднял знамя самого святейшего папы.
Из-за их спин выехал всадник — тщедушный человечек на сером рыцарском коне. То тут, то там бой затихал, все ждали, чью сторону примут люди, посланные святейшим папой.
— Остановитесь, безумные! — неожиданно громко закричал человечек. — Прекратите проливать братскую кровь! Я голос Святейшего Папы, и я объявляю — братья-заступники предали вас, и проклятие ожидает того, кто поднимет оружие в их защиту!
Запели трубы и вейцы — это были они — двинулись в сторону города.
Первыми сдали нервы у пригнанных под стены крестьян Лабаниана. Побросав оружие, они бросились наутёк. Братья-заступники, напротив, сплотили ряды. Они пытались останавливать бегущих крестьян, но всё было тщетно.
Врени снова моргнула и, кажется, ненадолго прикрыла глаза. Когда она их открыла, прошло уже… сколько-то времени. Солнце сместилось на небосклоне, прорвавшихся в город врагов ловили и кого добивали, кого связывали… взгляд её снова сместился. Оставив стены Сетора далеко позади, по полю, не разбирая дороги, бежали люди. Оружия нет, только кто-то сжимал обломок меча, не помня, кажется, что держит в руках. Иной махал руками, а другой прикрывал голову и косился на небо, словно ожидал гнева Создателя. За ними с победным гиканьем мчался конный отряд с голубыми шарфами на шлемах. Врени узнала в одном из всадников Иргая — он грозил убегающим людям плетью, но отряд проскакал мимо, дальше…
Десятка два братьев-заступников… Эти не бежали, шли быстрым шагом, берегли дыхание, оружие даже не думали бросать. Когда всадники были уже близко, монахи остановились, построились и упёрли копья в землю. Конный отряд вломился в пеший, им не защититься в этом последнем бою… всадники срубают наконечники копий, кто-то размахивает верёвочной петлёй… не о таких ли рассказывали Иргай и Дака — тогда, в лесу?.. Обречённые, монахи не сдавались и не отступали. Иргай замахнулся своим кривым мечом, его противник попытался достать наёмника копьём, промахнулся и…
Врени аж зажмурилась.
А когда открыла глаза…
Видения пропали.
Она сидела за столом в разгромленном кабаке, напротив неё сидел старший брат, а за спиной всё ещё стоял вампир. На губах ещё горчило вино. Что туда подмешали?..
Цирюльница выругалась.
— Зачем вы это сделали? — спросила она, совладав со своим голосом. Перед глазами все ещё стояло бледнеющее лицо Иргая, в ушах звенели предсмертные стоны.
— Выбирай, — предложил ей наставник. — Ты хотела уйти, ты хотела покоя. Пока мы тут сидели — штурм закончился. Братья-заступники проиграли. Липп выведет тебя. Ты хотела податься в Раног? Это будет несложно. Вернёшься к прежней жизни. Будешь свободна.
— А… — поперхнулась вопросом Врени.
— Ты хочешь спросить, правду ли тебе показали. Правду. А тот бой, где ранили твоего бешеного приятеля, идёт прямо сейчас.
— Но как?..
Наставник невесело улыбнулся.
— Тебе лучше не знать, ученица. Когда-нибудь потом, когда ты будешь готова сама давать высшее посвящение…
Высшее посвящение мог дать только один из общих старших братьев… или одна из общих сестёр, конечно. Обычный посвящённый мог дать только малое. Так значит… так… неужели?!
— Выбирай, — повторил учитель.
Врени не ответила. Она вспоминала почему-то вчерашний день… казалось, это было в другой жизни… Иргай, преисполненный подозрений, напряжённый, сердитый… Дака, сияющая от детского восторга. Вот Иргай угощает её пирожками… Вот накидывает ей на плечи невесомую паутинку — шёлковую вуаль…
Вот опускает лук, перебив противников Велти. Вот…
Он мог убить её.
Он не доверял ей.
Она шла с ними, жила, пела, пила, ела и смеялась…
Сейчас при ней была её сумка.
Выбирай.
Выбирай…
Врени вспомнила вчерашний день — но всё перечеркнула рана, которую получил мальчишка. Так глупо — он отразил сам удар и задели-то его нечаянно… но с кишками наружу его не довезти до города. И он не дождётся лекаря. И…
Как же глупо…
— Я должна быть там, — сказала цирюльница.
Наставник понимающе улыбнулся.
— Мир есть зло, — напомнил он. — Привязанности — часть этого зла.
— Мне плевать!
— Он выслеживал тебя, помешал сбежать от войны, — продолжил наставник.
— Мне плевать!
Врени в отчаянии оглянулась по сторонам… наткнулась на вампира и схватила его за руку с такой силой, что Липп не сразу сумел высвободить пальцы.
— Верю в Освобождение, брат! — взмолилась цирюльница. — Прошу тебя!
Светло-карие глаза застыли. Потом в них что-то мелькнуло.
— Ты хочешь, чтобы я поработал твоей лошадью, сестричка? — спросил кровосос.
— Верю в Освобождение, брат! — настойчиво повторила Врени. — Прошу тебя! Может быть, я ещё успею…
Вампир медленно улыбнулся, показывая свои клыки — очень длинные, очень белые и очень острые.
— Есть только одна цена, — ответил он.
Врени молча рванула завязки ворота и чуть отвернула голову. Зажмуривать глаза она не стала. Светлые глаза сверкнули торжеством. Снова прикосновение холодных губ, двойной укол, словно кожу пронзили маленькие булавки, и зашумело в голове и потемнело в глазах, а потом…
…в памяти всплыла та ночь, когда она впервые попала на встречу проклятых… все были пьяны, многие — без одежды, — и возбуждённый во всех смыслах проповедник кричал, что только отдавшись на волю похоти они смогут ощутить истинную свободу тел… Врени не помнила, сколько их тогда было… мужчины, женщины, красивые и уродливые… наутро пришло похмелье и отвращение. Сейчас в её памяти всплывало каждое отвратительное мгновение.
…и другая ночь, когда она заступила дорогу… как же его звали?.. тело молило о ласках, но в его глазах только отвращение и стыд. И она предложила сыграть в кости… у неё были тогда фальшивые кости… но его лицо, преисполненное муки, когда он склонился над ней, чтобы выплатить условленную ставку… любила ли она его?.. или только хотела?.. Та ночь перечеркнула всё.
… и третья, ещё раньше, та, о которой она не хотела вспоминать… пьяный хозяин на постоялом дворе… тогда она ещё не была проклятой… потом она вернулась. Как он кричал! Как горел его дом…