— Да? — ничуть не обрадовалась рыжая. — Ну, что же, проходи. Я Денна. Ты, верно, Магда, ведьма из Латгавальда. А ты, мальчик, посиди во дворе. И если ты опять полезешь в курятник…
Арне смешно спрятал морду между лапами и прикрыл глаза. Денна хмыкнула и кивнула Магде на порог.
— Ты зачем пришла? — спросила Денна, протягивая Магде краюху хлеба, густо посыпанную солью.
— Я… — растерялась Магда. — Я слышала о тебе…
— И продолжала бы слушать, — отрезала рыжая. Взглянула на обескураженное лицо Магды и чуть смягчилась. — Не в укор говорю. Если бы не мальчишка, нипочём бы меня не нашла.
— Почему он не превращается обратно? — спросила Магда.
— А нечего было у меня кур таскать, — отозвалась Денна. — Да нет, ты не подумай. Это не наказание. В наказание я бы его палкой отходила, да в человеческом облике бы вожжами добавила. Сразу бы за ум взялся. Только не за что ему браться. Плоховато он у тебя получился.
Магда покраснела.
— Первый он у тебя, да? — продолжала рыжая. — Виров брат? Вот Вир — хорош. Не потому что мой говорю. Я брала для него кровь вожака, матёрого волчища. А ты взяла кровь вчерашнего человека.
— У меня не было выбора! — не выдержала Магда. — Он умирал! И Вир сам предложил!
Она осеклась.
Оправдание звучало по-детски.
Если ты оправдываешься, значит, ты виновата…
— Оборотень, который лазит на птичий двор — курам на смех, — сказала Денна.
Магда слабо улыбнулась.
— Ну, вот что, — отвернулась от неё рыжая. — У меня дел полно, а ты с дороги устала. Пошли, натаскаем тебе воды, помоешься, да и ляжешь спать. А ночью сходим с тобой кое-куда. Справишься, сделаешь всё как надо — тогда и поговорим. Про Арне поговорим. Про твоё дело тоже.
Они в четыре руки натаскали воды в большую бадью в сарае и вылили туда чугунок кипятка, который согрела рыжая ведьма. Помывшись, вылив всю воду и вернувшись в дом, Магда не нашла в доме хозяйки, только постеленный на лавке тулуп. Она послушно улеглась на него и уснула — может быть, даже слаще, чем спалось под собственной крышей. Сны ей не снились.
Пир в Ерсине немногим отличался от пира в Ладвине, разве что Большой Куно сбежал оттуда под каким-то предлогом, и Марила так понравилась всем собравшимся сеньорам, что её оставили ночевать в господском доме, а Врени и брат Полди должны были спать вместе с остальными людьми Фирмина в расставленном для них шатре.
Врени, когда не работала, сторонилась людей и ушла проветриться после душного зала. Брат Полди увязался за ней. Врени не возражала. Она привыкла к обществу монаха, его молчание действовало успокаивающе, его беседы не раздражали, а молитвы… когда молитвы — единственное, что стоит между тобой и прокушенным горлом, ты будешь рада любым молитвам. Врени и была рада.
— Врени, я давно хочу тебя спросить, — осторожно начал монах, когда они отошли подальше от других людей. Цирюльнице не мешала ночная темнота, а брат Полди привычно держался поближе к ней. Если он спотыкался, Врени так же привычно не давала ему упасть.
— Спрашивай, — равнодушно бросила цирюльница.
— Почему ты стала проклятой? — тихо произнёс монах. Врени споткнулась и с трудом удержалась на ногах.
— Тихо, ты! — зашипела она.
— Рядом с нами никого нет. Так почему?
— Я не проклятая, — яростным шёпотом возразила Врени.
Брат Полди удивлённо моргнул.
— Но ты говорила…
— Так нас зовут слепые. Те, кто не хочет поверить… понять… Я прозревшая. Я верю в Освобождение.
— Освобождение — от чего? — тихо спросил монах.
— От мира, где нас запер Создатель, — тихо и зло выплюнула Врени.
— Чем тебе не нравится этот мир? — мягко спросил монах.
— Чем?! — вскинулась проклятая, но тут же взяла себя в руки. — Отвяжись, монах.
— Врени, пожалуйста, — настойчиво произнёс брат Полди.
Цирюльница вздохнула.
— А ты сам посмотри, — посоветовала она. — Вон, на Марилу. Чего хорошего она в этом мире видела? Она чуть не сгорела только потому, что отличается от других людей. Оборотни целые деревни жрут. Вампиры где попало летают. Колдуны… житья от них нет. Война, вон, недавно была. А помнишь, мы были в графстве Дитлин? Граф поддерживал самозванца и что ему с этого было? Кто платит? Люди его платят. Самозванец тот…
— Но вампиры, колдуны и оборотни — сами проклятые, — напомнил брат Полди. — Зачем же ты с ними заодно?
— Я сама… — начала Врени и махнула рукой.
— Врени, послушай…
— Что — послушай?! — всё так же шёпотом вспылила цирюльница. — Что ты мне можешь сказать? Все мы дети Создателя, да? Только одни детки кушают яблоки в меду, да дичь, да спят на перинах, а над головой у них — крыша их замка, да под седлом породистой конь ходит. А другие — ноги по дорогам сбивают и под кустом ночуют! С одних деток пылинки сдувают, с ложечки их кормят! А другим с малых лет — инструмент в руки и работай, работай, дома ты лишний рот! Тебя никогда не травили собаками, а, монах? Так, чтобы всерьёз и свора заливалась за спиной? Тебя не били батогами? Тебя не бросали в подвал? Не разбивали в кровь лицо? Ты не знаешь жизни, монах! Ты сбежал как только запахло жареным! Ты один раз столкнулся с опасностью — так с тобой чуть родимчик не случился! Ты не дрался, защищая свою жизнь. Ты не убивал, чтобы спасти себя, спасти другого человека. Ты не видел епископа, который, кряхтя, залезает на молоденькую девочку! Ты…
— Врени, всё это зло творят люди, а не Создатель, — прервал её монах. — Люди, которые отвергли заповеди Заступника…
— Или пользуются ими для своих прихотей, — перебила Врени. — Оставь это, монах, тебе меня не убедить.
— Позволь мне хотя бы попытаться.
— Нет.
— Врени, прошу тебя. Вспомни: мои молитвы отгоняют вампиров. Разве это не доказательство того, что Заступник действительно защищает своих последователей?
Врени передёрнула плечами.
— А ты видел, как на тебя при этом смотрят? — парировала она. — Как на блаженного. Как на Марилу. Только она каркает, а ты молишься!
— Послушай, Врени. Создатель сотворил нас, чтобы мы стремились к лучшему.
— О, да! И мы и стремимся. Только одни стремятся к лучшему под кустом или в канаве, а другие начинают в шелках. И продолжают стремиться к лучшему. Есть на золоте лучше, чем на дереве, глине и меди, а?
— Нет, Врени, всё не так. Мы должны становиться лучше сами — и помогать другим людям.
— Ах, вот чем ты занимаешься! Оставь меня в покое, монах, избавь от своих поучений.
— Врени, я тебя очень прошу.
— О… — цирюльница проглотила грубое ругательство. — Ты не отстанешь. Валяй, монах, проповедуй.
— Все мы дети Создателя, — напомнил брат Полди. — Он сотворил нас из собственного света, как сотворил и мир, в котором мы живём.
— Из света, — хмыкнула Врени. — Уж конечно. Тогда откуда в мире столько всякой… сволочи? Откуда они взялись?
— Быть… — монах замялся, пытаясь найти неругательное определение, но быстро сдался, — быть сволочью — это выбор каждого человека. Создатель дал нам волю, которой обладал и сам. Его выбор — творить добро, но люди для себя решают и по-другому. Не Он творит зло, Врени. Зло творят люди.
— Которые дети Создателя? — насмешливо переспросила цирюльница. Всё это она уже слышала. Единственное, что отличало эту проповедь от всех остальных — искренняя вера монаха.
— Дети. Но ведь ребёнок может по недомыслию… разбить чашку, порвать свою одежду, выкинуть пищу… он не творит зла, он просто ещё слишком мал, чтобы понимать.
— И поэтому получает хворостиной, — дополнила цирюльница. — А у тех, кто победнее и попроще — может и поленом схлопотать. Особенно если сломает что-то нужное.
— Создатель нас не наказывает, мы сами наказываем себя — и друг друга.
— А Создатель позволяет.
— Но эта наша воля. Мы не могли бы ничему научиться, если бы Он решал за нас.