— Вот дурень-то, — беззлобно сказала рыжая ведьма, когда они сохли на берегу в одних рубашках, расстелив рядом постиранные платья. — Взрослый уже, а ума так и не нажил.
— Ты обещала объяснить, — напомнила Магда, расчёсывая мокрые волосы гребнем, который ей протянула рыжая. — За что ты с ним так?
— Дурень потому что, — охотно ответила Денна. — Не доглядел с ним Вир, а я исправляй. Молодому оборотню хоть месяц со стаей бы побегать. Особенно такому, который не родился со второй шкурой. А этот чего? Всё боялся, как бы папенька не узнал. В стаю носа не показывал, Вир его всему учил. А один разве научит? Да Вир и сам не рождённый. С ним проще было. Как оправился — живо на четыре лапы и в лес. И пока всю науку не постиг, домой не возвращался. А вы чего? Так жил, жил, а ума не нажил. Не взрослел он у тебя, потому что щенком не набегался. Вот потому и по курятникам промышлять и повадился. Щенок, как есть щенок. Людей не боится, охотиться не умеет. Он бы ещё подождал, вовсе с ума бы сошёл. Или бы в человечьем облике завыл бы, на людей бросаться бы стал, или в волчьем на задних лапах бы в замок вошёл, да сел бы на лавку. Вот я его и поймала. Нечего на моей-то земле такому дурню бегать. Ишь! Шателен нашёлся! А сам даже прибраться в замке не может. Велела своих искать. Примет стая — его счастье. Живо дурь-то выбьют. Побегает на свободе, повоет с ними, да поохотится, глядишь, и поумнеет. А он чего? К тебе бросился. Расколдуй, мол. Ну, расколдовала бы ты его, а дальше что? Свою голову-то не приставишь.
— Он не бросился, я сама сюда шла, — возразила Магда.
— И шла бы, — засмеялась рыжая. — Нашла бы ты меня, если бы не он. За что их племя не люблю — не спрячешься от них, чарами-зельями не обманешь. Всегда найдут, всегда учуют. А этот ещё дорожку запомнил. Нет, к тебе он бежал. Повезло тебе, что сама навстречу ему вышла. Слышала, дочка у тебя? Так он одичал бы, пока до тебя добрался. Выбирал бы потом, то ли дочкой твоей закусить, то ли курицей. Страха-то нет у него, одно слово, дурень. Тебя бы не тронул, помнил бы, а вот насчёт девочки не уверена.
Магда вспомнила дикие глаза выскочившего перед ней на дорогу волка и поёжилась.
— Девочка в городе, — сказала она больше для себя, чем для Денны.
— А ты зачем ко мне шла-то? — спросила рыжая ведьма. — Ежели дочку-то отослала, так, небось, давно собиралась? Рассказывай. Эй, как тебя там, Арне!
Волк высунул морду из прибрежных кустов.
— Помог, молодец. Теперь бери… лапы в лапы — и вперёд. Ищи свою стаю. Говорят, на востоке они, за Пустошью-то. Трудно тебе будет, но ты проберёшься, чай, волк, не кто-нибудь. И чтоб от людей подальше держался, слышишь? Иди вот, с мамашей своей попрощайся — и беги.
Арне кинулся к Магде и ткнулся носом в её руки. Повизгивая, подставлялся под её ласку, вылизывал лицо и тихо, жалобно, подвывал. У ведьмы разрывалось сердце.
— Ну, будет, будет, — вмешалась Денна, когда Магда уже была готова взмолиться, чтобы рыжая сняла своё заклятие. — Не со зла говорю, а для твоей пользы. Беги, серый. И пока не научишься между зверем и человеком выбирать-то, чтобы я тебя тут не видела!
Она хлопнула волка по пушистому боку, тот обиженно взвыл, отскочил — только они его и видели.
— Жадная ты, — осуждающе сказала Денна. — Своё отдавать не любишь. Знаешь, почему ты жива осталась? Тогда, семь лет назад. Слышала я про тебя. Ведьмы-то из башни, они тоже жадные. Им бы убить тебя, а они — нет. Пожадничали. Вот ты от них и сбежала. И сама тоже жадная стала.
— А ты — нет? — в упор спросила Магда. — Не жадная?
— Жадная, — рассмеялась рыжая. — Очень жадная. Только есть жадность, когда хочешь больше, а есть — когда своё отдавать не любишь. Вот ты — очень не любишь, а так нельзя жить. Ничего не отдавать — всё потерять, не знаешь разве?
— А почему ты назвала меня его мамашей?
— Мамаша и есть. Ты ж его оборотнем сделала. Вторую жизнь ему подарила. Кто ты, если не мамаша? А что он влюблён в тебя, так это человеческая блажь. Глядишь, перерастёт-то её. А, может, и нет.
— Я дала ему отворотное зелье, — тихо сказала Магда.
Рыжая засмеялась.
— Всему тебя учить надо! Какое ж отворотное зелье, ежели он оборотень? Перекинулся туда-сюда — и нет никакого зелья. На них же ничего долго не действует, две-то шкуры у них, куда с ними справиться?
— Но ты же как-то сумела…
— Так я ему, почитай, бабкой прихожусь. Конечно, сумела. Бабку-то слушаться надо! Да и не колдовала я над ним, а просто подтолкнула маленько.
Они поели хлеба и варёных яиц, припасённых Денной, запили вином, которое принесла с собой Магда, поднялись и пошли вдоль берега Корбина к дому рыжей ведьмы.
— Рассказывай, — снова велела Денна по дороге. — Зачем ты меня искала?
Магда пожала плечами и принялась рассказывать. О себе. О своём проклятии. О бароне, о его дочери, о своём любовнике и о том, как потеряла силу. О том, как попалась в руки братьев-заступников и как убийца, проклятый, её спас. О страшном условии, которое он ей поставил — за спасение сперва Норы, потом Арне. О том, как пыталась отказаться, даже не зная, что ей будет, что отдавать. О долгих, долгих годах борьбы и отчаяния. О том, как сдалась… и о том, как не сдалась. О дочери своей, как та привязалась к «доброму дяде» и как без ведома и согласия матери проявила талант, который Магда думала, она вовсе никогда не проявит. Ведь колдовской дар — это проклятие, а девочку некому было проклинать. Рыжая ведьма слушала очень внимательно. Она казалась обычной женщиной, бедно одетой в стоптанных башмаках, одно только — по её лицу, стати, волосам никак нельзя было понять возраста, а ведь она была полна колдовских сил, когда Вир ещё был юным мальчиком. Она была обычной женщиной и вела себя тоже… обычно.
Эта женщина смогла закрепить оборотня в зверином облике…
— Ой, наворотила ты, — покачала головой Денна, когда Магда рассказала всё и уже успела охрипнуть. — Ой, наворотила… В дом проходи. Ты всё рассказала, я теперь думать буду. Спать-то не хочешь? Нет? Тогда, сделай милость, в огороде помоги?.. Грядки там перекопать-то надо, потом кур покормишь, козам корму задашь… Сама посмотри ещё, что тут переделать-то надо.
Магда пожала плечами.
— Как скажешь, хозяюшка. Где у тебя лопата?
Эрна ухватила со стола кусок хлеба с вареньем и выбежала на улицу. Ух, и весёлый был город Раног! Столько народу — да дома она бы и к старости стольких не перевидала, сколько за один день. А вон там, гляди-ка, толпа в ярких рубашках ведёт на цепи живого медведя! Бедняга! Кто ж его так поймал, несчастного?
А тут! Женщина в алом платье, да и чудном каком-то, широком, с разрезами, таких нигде и не увидишь даже, а на плече у неё птица сидит… когти! А перья-то! Ни у одного петуха таких не увидишь! А клюв-то, клюв! А птица ещё и кричит человеческим голосом! Скворец тоже может за человеком повторять, да где ему до той птицы! Вот бы себе такую!
Или вон! Мальчишка! Взрослый почти! А за ним… вот диво-дивное! Зверёк какой-то… вместо передних лап — руки и вместо задних лап — тоже руки! В курточке! Заметил, что Эрна на него смотрит, рожу скорчил! Эрна ему в ответ язык показала, вот смеху-то!
Когда она в прошлый раз у тёти гостила, та её на улицу и не выпускала даже. Берегла, мама говорит. А тут — чего бояться? Дядя Виль совсем нестрашный, хоть и плохой, но на самом деле он ведь добрый, правда? А тётя Виринея ворчит и губы поджимает. Заладила — плохой да плохой. А когда Эрна на яблоню залезла, упала и коленку расшибла, кто её перевязал и сказал, что маме не скажет, чтобы не ругалась? Откуда тёте Виринее знать? А когда дядя ушёл, мама уставать стала. Всё ворчит и ругается, да дядю поминает. Он бы сделал, да он бы помог. И про коз что-то. А козы же забавные! Только тот зверёк ещё лучше. Вот бы себе такого! А если маму попросить, она разрешит? А дядя достанет? А где такие зверьки водятся? У кого бы спросить?
Эрна уже почти решила бежать за мальчишкой (хотя тётя строго-настрого запретила уходить далеко от дома), как кто-то сзади тронул её за плечо. Девочка резко обернулась.
Ух ты!