— Надолго?
— Насколько потребуется. — Дремлющий задумчиво посмотрел в окно. — Скоро осень, а с наступлением холодов ему станет хуже. Еще очень долго Итхаква не сможет покинуть тьму, но это не значит, что не сможет вступить в свои права. Зима будет суровой, — он с сочувствием посмотрел на новозеландца. — Если он сможет пережить ее, блуждая во тьме и не попавшись Злому Духу, то…
— Значит, до весны?.. — прошептал Эйдан, поглаживая светлые волосы.
— Да, до весны.
— А потом?
— Не будет никакого «потом». Он или умрет, или вернется.
Ирландец вздрогнул, сильнее прижал к себе попутчика и умоляюще посмотрел на шамана.
— Позвольте мне остаться вместе с ним. Я буду во всем помогать вам. Поверьте, руки у меня растут не из задницы. Я многое умею и многому могу научиться. Пожалуйста… — несколько слезинок одна за одной выкатились из раскосых глаз и, упав, затерялись в золотистых волосах Дина, — я не могу его оставить. И меня уж точно никто искать не будет, — шепотом добавил он.
Дремлющий посмотрел на него долгим взглядом и качнул косами.
— Нунвэ*. Я уже стар и мне не помешает помощник. Что ж, будешь за ним присматривать. Знай: пока его тело помнит все, что делало до этого. Он не превратился в беспомощного младенца, и вряд ли станет ходить под себя, но с каждым днем его память будет затухать. В конце концов, тебе придется его кормить, потому что он забудет, что такое еда. Он многое забудет… Пока же ты должен будешь согревать его, потом — удерживать.
— Удерживать? Я не понимаю…
— Мои молитвы Великим Духам не смогут вернуть его. Мои знания и силы недостаточны, — шаман провел ладонью по лицу Дина. — Он славный парень, но я не смогу дать ему то, что может дать человек, к которому он был привязан: любовь, дружбу, тепло своего сердца. Душа его блуждает во тьме, но пока есть такой человек, есть и шанс, что она найдет путь обратно. Он невелик, этот шанс. Говори. Все время говори с ним. Возможно, он услышит тебя. И еще… если с окончанием зимы ничего не изменится, он захочет уйти. Итхаква коварен и мстителен, он попытается обмануть его, пообещав покой. И, если ему это удастся, то душу твоего друга уже ничто не спасет. А вслед за душой умрет и тело.
— Господи, — выдохнул Эйдан и уткнулся носом в светлую макушку.
— Молись. Молись своему Богу, сынок. Я же буду молиться своему. И утри слезы. Твой друг не видит и не слышит нас, но я почти уверен, что он может чувствовать. Поэтому твое горе, каким бы искренним ни было, вряд ли придаст ему сил. — Парень плотно сжал губы и стер рукавом мокрые дорожки со щек. — Молодец. — Дремлющий поднялся. — Будете спать у очага. Ему нужно тепло.
Эйдан согласно кивнул.
Уложив Дина на мягкую пушистую шкуру, он обнял его и прижал к себе. Хэнви, которого хозяин на ночь впустил в дом, негромко процокав когтями по деревянному полу, подошел к ним, обнюхал лицо новозеландца и, совершенно по-человечески вздохнув, лег рядом, согревая его с другой стороны.
— Спасибо, приятель, — прошептал Тернер.
Волк поднял голову и, печально посмотрев на него, тихо заскулил.
— Не плачь, — сдавленно произнес Эйдан, сдерживая слезы и с трудом подавляя точно такой же скулеж, рвущийся из самого сердца, — он вернется…
Месяц за месяцем время потекло медленной сонной рекой.
Звенящее лето закончилось, сменившись порой волшебных красок, расплескавшихся яркой палитрой по всему Глэйшеру. Но все это природное великолепие было абсолютно безразлично ирландцу. Грусть и тоска, ставшие его неизменными спутниками, стали еще сильнее, потому что ничего не изменилось и, потому что он прекрасно мог представить, как бы Дин восторгался пышным закатом природы. Как бы радовался, делая очередной снимок потрясающего пейзажа, горящего всеми мыслимыми оттенками желтого и багряного, с вкраплениями и разливами темной зелени величественных елей и пушистых сосен, как восхищался бы глубокой синевой осеннего неба. Но Дин ничего этого не видел и не мог ни восторгаться, ни фотографировать. А без его восторгов и счастливой улыбки, без его обаятельных ямочек на щеках и сияющих голубых глаз, все эти чарующие пейзажи были для Эйдана бесцветными и ненужными. Но все же, несмотря на кажущуюся бессмысленность, он взял за правило раз в неделю вывозить Дина куда-нибудь за пределы их затаившегося в лесной чаще убежища, всегда старательно избегая озера Сент Мэри. Ему было страшно туда возвращаться.
Но однажды он решился.
Раскинув на каменистой поверхности теплое одеяло, Эйдан усадил Дина и крепко обнял, тесно прижав к себе. Хэнви, верно сопровождающий молодых людей на каждой прогулке, решил, что тоже имеет право поваляться не на голой земле и пристроился рядом, положив морду на колени О’Гормана.
Ирландец вздохнул, провожая взглядом медленно плывущие белые шапки облаков.
— Смотри, Дино, — тихо заговорил он. — Ты же так любишь это озеро. Вспомни, мы занимались здесь любовью. Правда, тогда все было зеленым… Между двух небес, Дино, — он мечтательно улыбнулся. — Это было потрясающе. Знаешь, мне ужасно хотелось тебе сказать кое-что… то, что никогда никому не говорил… — парень вытер выбежавшие слезы и опустил голову. — Я не знаю, почему не сделал этого. Наверное, боялся, что мои слова прозвучат лживо, что ты не поверишь мне… Но я обязательно скажу, клянусь. Это будет первым, что ты услышишь, когда вернешься.
Эйдан повернулся к Дину и взял его за руку, заглядывая в уставшие, полные боли глаза.
Наверное, он мог бы заняться с ним любовью и сейчас. Он хотел его ничуть не меньше, чем тогда, в тот роковой день, а возможно и больше, каждую ночь согревая его своим теплом и вспоминая их жаркие объятия.
Хэнви приподнял морду и с укором посмотрел на ирландца.
— Я знаю, — сказал ему Эйдан, — это то же самое, что взять бессознательного человека, и не стану делать этого.
«Но, возможно, поцелуй? — с робкой надеждой подумал он, кладя руку на бледное лицо. — Как в сказке о Спящей красавице — я поцелую его и он проснется».
Не отрывая взгляда от потухших голубых глаз, Эйдан задержал дыхание и нежно приник к холодным губам.
«Ответь мне, Дино! Почувствуй меня!» — отчаянно взмолился он.
Голубые глаза медленно моргнули, но приоткрытые губы даже не дрогнули, оставив нежный поцелуй без ответа. Проглотив горький комок, Эйдан отстранился.
Ничего не менялось. Ничего. До прихода настоящих зимних холодов.
Эйдан возвращался с охоты, хрустя под ногами первым выпавшим снегом. Он проверил несколько капканов, расставленных им же самим. Сперва это было тяжело: доброе сердце отчаянно жалело любую зверушку, имеющую неосторожность попасться, но потом он привык. Да и выбора не было.
Он тащил за плечами увесистый мешок с добытой косулей, повторяя в уме всю процедуру свежевания и разделки, которой научил его Дремлющий — дела малоприятного, но неизбежного. Хэнви, с интересом поглядывающий ему за спину, семенил рядом, радостно ворча и предвкушая обильный бонус.
Хлопнув крошечной калиткой, он вошел в маленький припорошенный снегом двор и скинул тяжелый мешок на землю.
— Я вернулся!
Никто ему не ответил, что его совсем не удивило: Дин, как всегда был в доме, греясь у очага, а Дремлющий тихо шептал свои молитвы, взывая к милости духов и окуривая новозеландца ароматным дымом разнотравья.
Тернер выгнул спину и потянулся, да так и застыл с поднятыми руками, заметив у ограды невысокую фигуру, стоящую к нему спиной. Это был Дин. Он стоял укутанный в пушистую шкуру, и молча смотрел в чащу.
— Эй, Дино… что ты тут делаешь? Кто тебе разрешил выходить на мороз? Холодно, приятель, давай-ка возвращайся…
Эйдан сделал шаг к нему.
— Пришло время…
Ирландец вздрогнул и развернулся к дому.
— Какое время?
Вышедший на крыльцо шаман тяжело вздохнул.
— Время удерживать его…
— Нет…
Эйдан бросился к попутчику и, развернув его к себе, всмотрелся в потускневшие глаза.