«К чёрту такую заботу!»
Крис ударил ногой по каменной балясине. Резко, сильно, на выдохе.
«К чёрту! К дьяволу!»
Несказанные слова, неразделённые сомнения скопились в голове и давили на виски, вызывая тяжёлую ноющую боль. Усталость, обида, злость. Свои или спровоцированные — уже почти неважно. Они колотились в груди, превращая сердце в несбалансированный свинцовый шар, то и дело врезающийся в рёбра.
«Подавитесь своим грёбаным состраданием! — Он ударил снова, и ещё раз, рискуя если не сломать ногу, то выбить суставы. — Спасатели хреновы!»
Стало чуть легче. По крайней мере, разбить о поручень гудящую голову больше не хотелось. Крис глухо зарычал, чувствуя, как злость выкипает, обращается невидимым паром, медленно рассеивается в вечернем воздухе. Мир — удивительно герметичная структура, и, возможно, кому-то его несдержанность ещё аукнется. И пусть. Не всё же ему получать приветы от чужих эмоций.
«Кристофер, мать твою, Гордон. Возьми себя в руки и перестань истерить. Нашёл время…»
Он медленно вздохнул. Отошёл от ограждения, шагнул в оранжерею, стремительно двинулся к выходу по узкой дорожке, затенённой широкими узорчатыми листьями.
Домой. Спать. Думать, что плести Джин через неделю. Но сначала — всё-таки спать…
Он не успел преодолеть и половины пути, как из глубины оранжереи дохнуло такой концентрированной пустотой, что перехватило горло. Крис резко остановился и едва не выругался от досады. Ощущение было странным, но отдалённо знакомым: нечто подобное он несколько раз испытывал сам — когда слишком резко отстранялся от внешних полей, успевших накачать его чужими эмоциями. В такие моменты приходилось торопливо заполнять образовавшуюся дыру собственными ощущениями — не обязательно приятными, но сильными. Когда с радостью возникали проблемы, отлично подходили злость или страх. Крис готов был устроить скандал, ввязаться в драку, прыгнуть с крыши — лишь бы как можно скорее снова почувствовать себя живым. А когда и эти методы оказывались непозволительной роскошью, приходилось довольствоваться простыми разговорами — с кем угодно, лишь бы не молчать и не оставаться наедине с пустотой. Лишь бы не сорваться в безумие. И Крис был уверен: если скрытый папоротниками страдалец в своём уме, он ни за что не отпустит так удачно подвернувшегося собеседника. С другой стороны, зачем прятаться в оранжерее, когда самый простой способ заполнить пустоту — отправиться в бальный зал?
«Это не моё дело», — подумал физик, отступая. Настроение не располагало к беседам, и нежданная помеха вызывала скорее раздражение, чем сочувствие.
Лишь выйдя из-под сени зелёных ветвей и листьев, Крис осознал, что ему знакомо не только ощущение, но и само поле.
«О, а уж это — тем более не моё дело! Чёрта с два я снова туда полезу!»
И он зло толкнул дверь в зал.
* * *
Главным недостатком успешного избегания близости было, собственно, отсутствие близости. Иногда Мэй думала, что именно это её и убьёт. Думала в те редкие моменты, когда забывала о том, что убьёт её на самом деле.
Пожалуй, единственным по-настоящему близким человеком для неё была бабушка. Может быть, потому, что из всей семьи лишь она спокойно отнеслась к проявившемуся у внучки дару. Опытный эмпат не только раньше других заметила способности Мэй, но и помогла освоиться с непривычной силой, не жалела времени на объяснения, делилась опытом. И утешала дочь, которую известие не только расстроило, но и напугало.
— Значит, так суждено, — мягко говорила бабушка. — Судьба — лисица хитрая, но не злая. Меня пожалела, и малышку нашу не обидит.
При Мэй такие разговоры старались не вести, но полностью скрыть правду не удалось, и девочка очень быстро поняла, что её способности таят в себе опасность. О том, какую именно, она узнала позднее — когда бабушки не стало. Тогда же маленькая колдунья усвоила истину, которая сопровождала её все последующие шесть лет. Истину, которая вошла в неё вместе с отчаянием и болью утраты. Вместе с последним вздохом той, чья судьба оставалась ей в наследство. Истина была простой и холодной, и Мэй опрокинула её на себя, как ведро дождевой воды.
Доверие — ложная добродетель. Близость — ложная добродетель. Даже самый близкий человек может обмануть. Даже самый близкий человек однажды уйдёт, причинив тебе боль. Если ты не уйдёшь раньше.
Мэй долго пыталась понять, почему бабушка ни словом не обмолвилась о своей болезни. Посчитала внучку недостойной правды? Слишком маленькой и глупой, чтобы принять её? Слишком слабой, чтобы жить, зная в лицо свою смерть?