— Людям нужен хороший кофе по утрам, а я всё равно не планировала здесь задерживаться.
Мэй и правда рассчитывала остаться на балу ровно до того момента, как накатит и схлынет эмпатическая волна. По крайней мере, она надеялась, что непредсказуемый дар не оставит её без маленькой порции чужих радостей. И никак не ожидала, что этот праздник продлится долго. Уже больше получаса эмпат купалась в эмоциях, как в море, прогретом солнечными лучами. Алкоголь её не привлекал — чужого опьянения хватало с лихвой.
— Хороший кофе и хорошенькая официантка — пожалуй, я бы не отказался от такого утра.
Джо, кстати, тоже был гораздо трезвее, чем хотел казаться. Это Мэй чувствовала достаточно ясно. От его комплиментов, пусть даже отчётливо двусмысленных, веяло не хмельной удалью, а почти наивной искренностью — достаточной для того, чтобы сработал привычный радар.
«Извини, Джо. Никакого утреннего кофе. И общаемся мы в последний раз. Ради твоего же блага».
Но сейчас Мэй не хотелось всерьёз задумываться о чьём-то благе. Сейчас внимание обаятельного отличника было лестным. Заставляло улыбаться, расправлять плечи и чувствовать, как плещут через край торжество, гордость и нежность…
Чужое торжество.
Чужая гордость.
Чужая нежность.
Напротив Мэй счастливо улыбалась Мэнди. Она не обращала внимания на окружающих, поглощённая тихим разговором с Роном — старшекурсником, несколько минут назад подошедшим к столу и преподнёсшим своей даме сердца вафельный рожок с замысловато украшенным мороженым. Рон был высок, голубоглаз, светловолос и, безусловно, романтичен. Пользуясь неизменной популярностью у ровесниц, он предпочёл им скромную второкурсницу и ухаживал за ней обстоятельно, красиво, по-книжному. Мэнди это нравилось. И Мэй дышала этим удовольствием — чуждым, недоступным, запретным.
— Ты не против, если я зайду к тебе завтра? — Джо явно отнёс её улыбку на свой счёт, и его эмоции заиграли решимостью. — В «Гавань», — всё же уточнил он, не желая, чтобы предложение сочли излишне смелым.
«А кто тебе запретит?» — подумала Мэй.
Ей было так хорошо, что даже эта мысль ничуть не тревожила.
Как и то, что из «Тихой гавани» скоро придётся уйти. Она задержалась слишком надолго — достаточно, чтобы её запомнили и начали узнавать, несмотря на частые перемены образа. Ей приветливо улыбались, её называли по имени, не глядя на бейдж, с ней перебрасывались незначительными фразами, как с давней знакомой, а иногда заговаривали о чём-то личном — делились радостью, выплёскивали накопившуюся боль. И Мэй чувствовала себя счастливой, замечая, как разделённая радость становится ярче, а высказанная боль теряет толику своей разрушительной власти. Каждый такой разговор тёплым камешком ложился в её личную копилку чудес. И всё же связать жизнь с «Тихой гаванью» — значило сбиться с пути, который Мэй решительно выбрала шесть лет назад.
«Я хочу, чтобы ты осталась, — сказала однажды Лана, не дожидаясь, когда официантка созреет для тяжёлого разговора. — У меня есть на твой счёт некоторые планы».
И вместо того, чтобы обидеться, Мэй почему-то решила повременить с уходом.
— Выбор кофейни для завтрака — священное право любого свободного человека. — Она улыбнулась сокурснику. — Было бы странно лишать тебя этой возможности.
Неважно. Если настроение будет подходящим, она даже может позволить себе лёгкий флирт. Всё равно финал предопределён: её резкость, его уязвлённость — и взаимное равнодушие. Лучший итог для обоих. Всё всегда заканчивается именно так — правильно и в полном соответствии с её принципами. Исключений нет. Исключений не должно быть.
Мэй вздохнула и откинулась на спинку стула. Задумчиво скользнула подушечками пальцев по краю бокала.
Исключений не должно было быть — и всё же исключение было. Единственное, но от этого почему-то ещё более досадное. Впрочем, стоит ли его считать? В конце концов, Попутчик наверняка уже забыл о её существовании. Разговор в кафе действительно оказался последним. Прекратились письма. Исчезло навязчивое внимание. Он по-прежнему приходил в «Тихую гавань», но официантку не узнавал. Или убедительно притворялся, что не узнаёт. Хотя с чего бы ему притворяться?..
Вот в этих «с чего бы?» и крылась проблема. Зачем ему притворяться? Ради её спокойствия? Но зачем тогда было за ней следить, несмотря на очевидное недовольство? А если у этой слежки была какая-то цель, почему он так легко от неё отказался? И отказался ли на самом деле? И почему не попытался возобновить их странное знакомство, если действительно не хотел его обрывать? Ведь он не обиделся — Мэй знала это абсолютно точно. Её слова его ничуть не задели. Так почему?..