— Будем считать, что я любознательный, — улыбнулся Попутчик. — И… допустим, чуткий. Кстати, отсюда прыгать вообще неинтересно.
— Неужели?
— Здесь во время балов страховку ставят. После того, как в прошлый Новый год какой-то дурак навернулся. Так что максимум руку сломаешь. Или ногу. Как повезёт.
— И ты специально мне об этом говоришь, чтобы я даже не пыталась? — уточнила Мэй, не зная, радоваться такой заботе или бежать от неё без оглядки. — Потому что теперь это совсем не страшно.
Попутчик рассмеялся, явно довольный её ответом.
— Я могу хакнуть страховочную схему. — Сообщил он с таким видом, будто взлом хитрых чар был для него привычным и оттого несложным делом. — Но ты точно этого хочешь?
— Какая разница, чего я хочу? — прошептала Мэй и почувствовала, как грудь сковывает невыносимой тоской.
— Принципиальная, — отрезал Попутчик. — Сейчас — принципиальная. Потому что тебе надо выбираться из этой дряни, и через мозг не получится. Здесь нужно другое. Чего тебе сейчас хочется? Не отвечай, просто подумай. Даже если это какая-нибудь дичь и глупость. Если я смогу помочь — я помогу.
«Я хочу, чтобы ты заткнулся и свалил отсюда. Потому что твоё предложение слишком сложно отвергнуть. Я хочу…»
— Забудь про «положено» и «нельзя». Чего ты хочешь, Мышь?
«Обнять, прижаться покрепче, уткнуться лбом в ключицу и стоять так вечность. Греться, растапливая одиночество. Верить, что так тоже можно…»
Нельзя. Нельзя. Нельзя!
— Да что у тебя с полем?
Попутчик потёр виски, будто пытаясь избавиться от боли. Что-то в нём изменилось. Он всё ещё смотрел на неё мягко и участливо, но теперь казался насторожённым — словно ожидал подвоха. Словно прилагал усилия, чтобы оставаться на месте. И всё же — не уходил.
И Мэй решилась. В конце концов, она уже втянула его в это. Он сам себя втянул, воспользовавшись её слабостью, и теперь ей остаётся лишь выбрать меньшее из зол. Когда-нибудь она обязательно всё исправит. Если он настолько упрям… Если он настолько заигрался в рыцаря, что не может просто уйти и забыть о её существовании… Значит, она сделает так, что он её возненавидит. Да, именно так всё и будет. Потом. А сейчас… Сейчас у неё просто нет сил.
Она подалась вперёд, в несколько излишне торопливых шагов преодолела разделявшие их метры… и почувствовала, как Попутчик сжал её плечо, остановил на расстоянии вытянутой руки.
— Плохая идея, — прошептал он пугающе серьёзно. — Прости. Очень плохая идея.
Его ладонь вдруг показалась обжигающе горячей, пальцы сжались так, что наверняка оставили синяки. Это отрезвило: Мэй раздражённо дёрнула плечом, освобождаясь от захвата. Удерживать Попутчик не стал. Наоборот — отступил на несколько шагов и остановился, скрестив руки на груди и обхватив собственные плечи.
— Не воспользуешься случаем? — фыркнула Мэй и поняла, что в словах сквозит глупая, неуместная сейчас обида. — Пожалеть слабую девушку, потешить самолюбие, поддержать статус… Герой ты, или кто?
Она чувствовала, как горло сжимает болезненный спазм, готовый прорваться в мир не то тяжёлым вздохом, не то всхлипом.
— Ты всерьёз думаешь, что я нуждаюсь в таком самоутверждении? — Он усмехнулся как будто механически, по привычке.
«Я просто делаю то, что должна. Я не виновата, что ты не понимаешь намёков. Я не виновата, что ты вынуждаешь меня причинять тебе боль».
Мэй смотрела ему в глаза и видела, как холодеет обычно живой и весёлый взгляд. Медленно. Слишком медленно.
— А разве нет? — Она постаралась добавить в голос побольше острого льда. — Я думала, ты любишь внешние эффекты.
Вот так. Удар примитивный, бесхитростный и тем более оскорбительный. И ещё один — грубый, но неотразимый:
— Или боишься не оправдать девичьих ожиданий?
Издевательская улыбка. Прямой взгляд.
Туше!
На несколько секунд губы Попутчика превратились в тонкую линию — второй шрам на бледном лице.
— Не хочу, чтобы ты делала что-то, о чём пожалеешь. — Ещё один шаг назад. Руки — в карманы. Глубокий, чуть прерывистый вздох. — Или что-то, о чём я пожалею. Мне нужно идти, Мышь. Тебе лучше найти кого-то без аллергии на нестабильные поля. Или перестать себя накручивать, чем бы ты там себя ни накручивала.
Его слова трещали сухими ветками, ломающимися под неосторожной рукой, и царапали чувством вины — за слабость, за нерешительность, за неспособность разобраться с неурядицами без помощи отзывчивых незнакомцев, которым и собственных проблем наверняка более чем достаточно.