Время замерло, прислушиваясь.
В этот момент Мэй поняла, что знала ответ с самого начала — с той секунды, когда услышала вопрос.
— Ну хорошо… Попутчик. — Она усмехнулась, почувствовав, как легко слово легло на язык. Физика прозвище ничуть не смутило. Что ж, он ведь тоже не называл её по имени. — Уговорил. Давай поиграем.
* * *
— Ты либо позёр, либо ипохондрик, — констатировала Мэй десяток минут спустя. — С этим не живут.
Это было настолько ожидаемо, что Крис даже улыбнуться как следует не смог — лишь почувствовал, как усмешка искривила лицо. А между тем, он знал, что собеседница ему поверила — причём поверила сразу, без сомнений и оговорок. Именно поэтому сейчас она выглядела такой растерянной.
— На самом деле живут, — заверил он, удобнее устраиваясь на широком ограждении балкона, куда перебрался во время своих объяснений, которые оказались гораздо короче, чем он ожидал, благодаря тому, что Мэй была неплохо осведомлена о существующих полевых патологиях. — Правда, обычно недолго и в больничных стационарах. Под наблюдением полевиков и психиатров. В первую очередь — психиатров, потому что полевая терапия там, в общем-то, простая и, пока ничего нового не придумали, почти бесполезная, так что главная интрига — сколько пациент протянет, пока окончательно не свихнётся. — Он говорил с преувеличенной весёлостью, щедро подслащивая горькую пилюлю — больше для себя, чем для Мэй. — Короче, это был бы очень странный повод для позёрства.
Крис отвёл взгляд и направил его на тёмный силуэт замка, дожидаясь реакции — неловкости или положенного этикетом сочувствия с нотой невольной брезгливости — ощущений, абсолютно неуместных, но почти неизбежных при встрече с тем, что на самом деле представляет из себя «будущее полевой физики» и по совместительству «спаситель Зимогорья». Отвечая на вопрос Мэй, он, по сути, выставлял себя калекой с нестабильной психикой, немотивированными перепадами настроения и вероятной склонностью к агрессии и саморазрушению. По крайней мере, если верить наиболее популярному мнению о его болезни. И то, что сейчас он как будто в своём уме, ещё ничего не значит. Мало ли что там за фасадом…
Он знал, что эмпат, с присущим её дару тактом, постарается скрыть страх и неприязнь. И знал, что не сможет их не заметить — пусть неявным, слабым отголоском, но обязательно почувствует…
— Психические расстройства нынче в моде, — произнесла Мэй, неожиданно поддержав его нарочито ироничную манеру. Если разговор и сделался для неё неприятным, ни тон, ни поле этого не выдали. — Продолжай, — потребовала эмпат, заставив Криса вернуться к ней взглядом: на этот раз — удивлённым.
— А разве не моя очередь задавать вопросы?
— А разве ты ответил на мой? Я спросила, почему ты уверен, что не нуждаешься в помощи врача. Какая часть твоего рассказа об одной из самых мерзких полевых болячек была ответом?
Крис рассмеялся.
— Хорошо, поймала, — согласился он. — Хотя ответ, в общем-то, вытекает из диагноза. Сама болезнь не лечится, так что врачи в основном занимаются психологической реабилитацией и снятием конкретных симптомов при физиологических реакциях. Поскольку симптомы вызваны исключительно внешними раздражителями, а не какими-то внутренними неполадками организма, повторно они сами по себе не появляются. Симптом ты сняла, за что тебе большое человеческое спасибо. То, что я не нуждаюсь в реабилитации, надеюсь, заметно. Теперь я ответил?
Мэй вглядывалась в его лицо так внимательно, словно хотела спросить о чём-то ещё, знала, что он не ответит, и пыталась заранее прочитать разгадку в его глазах, изгибе бровей, наклоне головы…
— Твоя очередь, — наконец признала она и не удержала едва слышный прерывистый вздох.
В этот момент он почувствовал её страх. Беспокойное ожидание, смешанное с нетерпеливым предвкушением. Она боялась его вопроса, но и ждала его с жадной решимостью — сродни той, что владела самим Крисом теперь, когда он затеял игру, о которой ещё сегодня утром не мог и помыслить.
— Почему было плохо мне, мы, вроде как, разобрались, — раздумчиво начал он. — Будет честно, если ты скажешь, почему было плохо тебе. Про отдачу я понимаю — сам вляпывался. Но потом было что-то ещё. Уже после. Когда ты наговорила мне гадостей, а поле у тебя бурлило так, будто всё было наоборот.