Попутчик и главный хранитель музейных фондов сидели плечо к плечу за массивным столом, и их руки были прочно закреплены на столешнице ладонями вверх. Мэй заметила, как смущались ассистенты во время подготовки к испытанию, как старались не причинить лишних неудобств, накрепко фиксируя зажимы на запястьях, и как извинялись, когда металл слишком плотно вжимался в кожу.
Эш Скай выглядел снисходительно невозмутимым и с любопытством обводил взглядом стены комнаты, изучая узоры и, вероятно, ту магическую сеть, которую мог видеть благодаря таланту сенсорика. Попутчик узорами не интересовался, с куда большим интересом следя за действиями полицейских и охранников. Его улыбка оставалась яркой и весёлой — как почти всё время следствия — но Мэй, пожалуй, могла бы назвать её старательной.
Это была единственная часть судебного процесса, которую не решились транслировать в прямом эфире. Возможно, её вовсе не собирались показывать, или планировали выждать время — так или иначе, запись попала в сеть раньше, чем появилась на официальных каналах.
Мэй смотрела её трижды. Знала, что всё уже закончилось, что ничего страшного не произошло, и всё равно заражалась ощущением тревоги, когда старый маг открывал книгу, и улыбка Попутчика напряжённо натягивалась, и шрам стремительно сливался с бледнеющей щекой, и губы беззвучно шевелились, словно не решаясь что-то произнести. А потом начинали звучать слова, и его взгляд застывал, и мышцы напрягались так, что дрожь в руках становилась заметной. И Мэй силилась представить, что он чувствовал в тот момент, о чём думал, вновь слыша слова, которые однажды чуть его не убили…
* * *
Слова звучат медленно и чётко. Эксперт по фонетическим чарам — мастер своего дела. Со стороны может показаться, что ничего не меняется, но Крис знает, что это не так. Он чувствует, как энергия проходит сквозь него, как требовательно зовёт и как внимательно ищет объект, для контроля над которым была призвана. И Крис вдруг начинает сомневаться. В мозг ввинчивается паническая мысль: что, если он всё ещё здесь? Что, если он отзовётся? Что, если всё начнётся заново?
Слова звучат. Медленно и чётко. И Крис прислушивается к ним и к собственным ощущениям, боясь упустить что-то важное. Прислушивается так внимательно, что комната начинает плыть перед глазами.
— Дыши, стажёр.
— Они могли бы найти другой способ, — сочувственно заметила Мэй, и Крис благодарно улыбнулся.
— Да нет, всё правильно. Мы так легко от него избавились… Ну, не то чтобы легко, но легче, чем ожидали. И сами не очень верили, что всё действительно получилось и что не вылезет какой-нибудь подвох. Нужно было убедиться. А из всех чар, которые могли бы обнаружить Вектор, только эти проверяли на практике за последние триста лет. Мне лично стало гораздо спокойнее.
Желание поймать умника, слившего запись в сеть, и медленно, с наслаждением выкручивать ему суставы, поднимало голову каждый раз, когда Крис вспоминал о существовании этого видео. Но он хотя бы мог радоваться, что это его собственное желание, а не провокация излишне агрессивного артефакта. Так что в итоге неприятный следственный эксперимент стоило признать полезным.
— Зачем ты вообще это смотрела?
Краснела Мэй эффектно. Её щёки вспыхнули почти мгновенно, и бледное лицо сделалось ярче, будто под кожей разгорелся тёплый огонь.
— Мне было любопытно. — Голос остался ровным, но Крис заметил, как медленно она подбирает слова — будто не может решить, сказать ли о том, что при других обстоятельствах сохранила бы в тайне. — Я наблюдала. За тобой.
От удивления он не сразу смог ответить, и Мэй продолжила:
— Знаешь, это было очень забавное зрелище. — В её голос вернулась ирония. — Никакого цирка не надо: смертельный номер без страховки и клоунада одновременно. Я до сих пор не понимаю, как тебе удалось так легко отделаться. И как тебе хватило духу казаться таким… — Она побарабанила пальцами по подлокотнику, будто призывая нужное определение. — Таким хаотичным. И безрассудным. И опасным.
— А я и есть хаотичный, безрассудный и опасный, — пожал плечами Крис. — Но смертная казнь запрещена, так что со смертельным номером ты погорячилась. И я не делал ничего особенного. Просто говорил правду. Как все.
— Мы же понимаем, что разница в акцентах, да? — усмехнулась Мэй. — Тебе для полноты картины не хватало только таблички «Я виноват». Или точнее: «Я один во всём виноват».
Её слова звучали странно — насмешливо и одновременно сочувственно. А ещё в них было желание понять. Как будто Мэй не решалась задать вопрос, но надеялась спровоцировать собеседника на очередную откровенность. Вот только Крис и сам до конца не разобрался, что руководило им в те бесконечно долгие месяцы, когда эйфория и страх сменяли друг друга с выматывающей бессистемностью.