— Мы же договаривались… — Слова прозвучали нелепо и беспомощно. — Одноразовые собеседники, временные попутчики… Не партнёры, не соавторы. Не друзья.
Последнюю фразу она вытолкнула из горла с трудом и отвела взгляд, потому что Попутчик всё ещё смотрел на неё с беззаботной улыбкой любопытного ребёнка.
— Ага, — подытожил он, и Мэй могла лишь гадать, что было вложено в это слово — в короткий росчерк под их дурацкими, слишком затянувшимися отношениями. — Понятно.
Попутчик оттолкнулся от пола и прямо на стуле подъехал к столу у противоположной стены.
— Слушай, Мышь, — проговорил он, доставая из ящика несколько листов бумаги и укладывая их рядом с теми, что успел исписать прежде, чем с невменяемо-счастливой улыбкой умчаться за шампанским. — Ты не думаешь, что глупо отказываться от помощи, которую предлагают искренне и добровольно? По крайней мере, когда она действительно тебе нужна. Не знаю, как другие, но я достаточно эгоистичен, чтобы не лезть в чужие проблемы, если не готов поучаствовать в их решении.
— Я не хочу никого напрягать. Тебе и своих проблем хватает. А я бы и сама прекрасно справилась, не так уж всё было плохо…
— Вот только врать не надо. Об этом мы тоже договаривались.
Эта глупая ложь ему, на расстоянии уловившему её эмоции, вероятно, казалась издевательством. Однако оставаться обиженным больше нескольких секунд Попутчик сейчас явно был не способен. Как и сосредоточиться на чём-то, кроме идей, теснившихся в его голове и светившихся в глазах так, что Мэй почти слепла от этого сияния.
— Ладно, как хочешь. — Он сгрёб листы в охапку и вместе со стулом вернулся к ней. Разложил бумаги на плите, едва не сбив вазу с фруктами. — Просто подумай над этим. Если что, я буду рад.
И рухнул в расчёты, за которыми Мэй никак не могла уследить. Как будто формулы уже давно стояли перед ним по стойке смирно и ждали только своей очереди на запись.
Иногда он отвлекался и что-то спрашивал. Иногда она могла ответить сразу, а когда не могла — Попутчик будто выныривал к ней из какой-то недоступной глубины, и они вместе пытались найти ответы, строили предположения, заполняли отдельный лист вопросами, стрелками и планами — так, будто всерьёз собирались воплощать эти планы вместе.
Мэй не сразу заметила его бледность, и дрожь в руках, и то, как он досадливо хмурится и закусывает губу, когда линия на схеме получается недостаточно ровной. И лишь когда Попутчик тихо выругался и отбросил карандаш, во второй раз сломавшийся из-за слишком сильного нажима, она спросила:
— Ты знаешь, что такое контактная балансировка поля?
Он поднял глаза, и уже по его взгляду, вмиг сделавшемуся напряжённым и жёстким, было понятно: знает. Прекрасно знает.
— Допустим, — ответил Попутчик и принялся уже третий раз за вечер затачивать карандаш.
— Не пробовал?
— Нет. Непроверенный метод. Не факт, что действенный. Официально не используется.
Стружка обрывалась и падала на стол, пересыпаемая грифельной крошкой.
— Потому что нужен врач-сенсорик, да? Чтобы работать напрямую. И глубокое наблюдение за полем пациента. И регулировка со стороны самого этого пациента, потому что не всё можно контролировать извне. А подавляющее большинство людей с твоим диагнозом не способно на тонкие манипуляции. В отличие от тебя. Ты можешь сделать всё сам.
От карандаша осталось чуть больше половины.
— Теоретически, — отозвался Попутчик. — И я об этом думал. Слишком большая и непредсказуемая нагрузка на воспринимающее поле. Ради временного эффекта — нецелесообразно.
— Но ты же именно это собирался сделать, — улыбнулась Мэй. — Во время приступа. Когда просил меня остаться.
— В самом крайнем случае. — Он со стуком отложил огрызок карандаша. Смахнул стружку в мусорное ведро. — Я понял, куда ты клонишь. Но нет.
— А как же «глупо отказываться от помощи, которая тебе нужна»? Или скажешь: не нужна?
— Я обещал говорить правду, — медленно произнёс Попутчик. — Так что нет, не скажу. Просто мне не нравится эта идея.
— А идея терять сознание из-за чужих эмоций тебе нравится? — фыркнула Мэй. — Ты же, вроде как, хочешь, чтобы мы вместе работали. А если тебе станет плохо во время какого-нибудь эксперимента? Должна же я знать, с чем имею дело.
Сейчас она была готова на что угодно — лишь бы убедить его. И едва ли смогла бы уверенно сказать, что именно толкает её на этот опыт, который действительно может оказаться опасным. Кто знает, как такая балансировка отразится на её поле?
— Вот когда станет, тогда и будем разбираться. Если станет. Ну серьёзно, Мышь. Зачем?