Эта чёртова дрожь в его пальцах. И эти складки на лбу. И волосы, прилипшие к влажным вискам. И красные нити сосудов, тянущиеся из уголков глаз к радужкам.
— Будем считать, что я любознательная. И, допустим, чуткая, — ответила Мэй, и он не выдержал — улыбнулся. — Я хочу понять, каково это. Так что кончай выделываться. Или проблема в моём поле? — вдруг догадалась она, и собственная настойчивость тут же показалась непростительной. — Тебе трудно рядом со мной?
Попутчик усмехнулся.
— Вот сейчас мне опять было бы проще соврать. Но мне нравится твоё поле. Просто предлагать его в качестве костыля человеку, которого почти не знаешь… Я ведь буду управлять процессом. Уставший и, возможно, слегка двинутый раздолбай, который, к тому же, в последнее время капитально заколебался чувствовать всё подряд. Не боишься, что я не остановлюсь вовремя и поломаю тебе поле? Не говоря о том, что я вообще-то не врач. Ты настолько мне доверяешь?
— Всего лишь отвечаю взаимностью.
Он глотнул шампанского, почти успев оправдать этим прихлынувшую к щекам краску. А потом долго молчал, явно не желая соглашаться. Однако ни протеста, ни попытки сменить тему тоже не последовало, и Мэй заговорила сама:
— Ты бы себя видел. Ты же сейчас прямо здесь свалишься. И что я буду делать? В запертом подвале, где даже сеть ловится через раз. Я не умею вскрывать замки.
Она ожидала, что Попутчик предложит уйти из университета прямо сейчас, чтобы избежать подобных неприятностей. Но он молчал, и это молчание напугало Мэй больше, чем его вид.
— Я же права, да? Чем ты вообще думал?
— Головой, — мрачно отозвался он. — Но не о том. Ладно. Давай руки.
— Вот так, ладонями вверх.
Голос был послушен и твёрд, хотя на самом деле Крис едва справлялся с волнением. Он был почти уверен, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и пообещал себе сделать всё возможное, чтобы из неё не вышло ничего плохого.
— Никакой самодеятельности, ладно? — Кажется, он повторял это уже во второй или в третий раз. — Ты не сенсорик и…
— И могу случайно себе навредить, — со смешком закончила Мэй. — Я поняла, Попутчик. Ещё с первого раза. Не переживай. Я послушная девочка и полностью в твоём распоряжении.
При этих словах она состроила такую очаровательно-ехидную гримасу, что Крис рассмеялся.
— Отлично. Я это запомню.
Он решительно протянул руки к доверчиво раскрытым ладоням.
Страх смешивался с любопытством и нетерпением, так что самым сложным было ждать. Попутчик, казалось, всё ещё сомневался. Мэй ощущала лишь тепло его рук над своими, и предчувствие прикосновения было почти болезненным.
Ещё пару минут после того, как ладони физика опустились и прижали её кисти к столу, Мэй казалось, что ничего не происходит. Она уже готова была решить, что их эксперимент провалился, не начавшись; уже почти испугалась своей беспомощности, когда мир начал меняться.
Едва коснувшись её поля, Крис понял, что всё получится. Предвкушение пробежало по нервным окончаниям.
Сейчас, когда защитные барьеры слетали с удручающей лёгкостью, почти каждое взаимодействие с чужим полем — будь то ночной визит Кристины или, как сегодня, настойчивое вмешательство Джин — вызывало желание разделить напряжение на двоих, позволить себе вздохнуть, разобраться в ощущениях, сосредоточиться и восстановить стену, которая ещё на какое-то время надёжно скроет его от утомительной окружающей энергии. Чувство было знакомым, но понимание, что на этот раз он без зазрения совести может воспользоваться щедрым предложением, добавляло новизны.
Его охватила жажда.
Сделать всё немедленно, наполнить чужое поле своей силой и своей болью, сбросить груз, который теперь — в одном касании от избавления — кажется невыносимым.
Нет.
Ему хватало выдержки раньше — хватит и на этот раз.
Крис терпеливо касался поля Мэй, изучая его ритм. Приручая. Чутко подстраиваясь под его колебания. Он ощутил, как меняется её пульс, как её дыхание замедляется, всё точнее попадая в такт его размеренным вдохам.
И лишь когда граница между двумя полями, похожими теперь, как гребни соседних волн, сделалась почти неразличимой, Крис наконец позволил ей исчезнуть.
По коже пробежали мурашки, будто сквозь лабораторию пронёсся порыв холодного ветра, которому, разумеется, неоткуда было здесь взяться. Мэй показалось, что воздух вокруг неё наполнился электричеством, сделался одновременно разреженным и упругим, и мягким, и сладким, и податливым, как песочное тесто. Она с удивлением осознала, что чувствует собственное поле. И что ей нравится его чувствовать — как нравилось бы чувствовать лёгкое платье — привычное, идеально подогнанное по фигуре, а потому удобное, придающее уверенности и не требующее постоянного внимания. Платье, которое носишь, как собственную кожу, не чувствуя ни скованности, ни стеснения.