— Мы же туда не пойдём, да? — Мэй остановилась посреди лестничной площадки, боясь смотреть по сторонам. Ноги вдруг сделались каменными, и она подумала, что вообще больше не сможет сдвинуться с места.
— Оттуда самый крутой вид.
Он медленно потянул её за собой, и Мэй пришлось сделать шаг, а потом ещё один, и ещё… Когда впереди разверзлась пропасть, пальцы правой руки сами собой сжали ладонь спутника, а левая мёртвой хваткой вцепилась в его предплечье.
— Дыши, — улыбнулся Попутчик. — Слушай, Мышь, ты можешь думать обо мне всё что угодно, но я не дам тебе упасть. Ни при каких обстоятельствах. И силой тоже не потащу. Если хочешь, мы прямо сейчас спустимся обратно.
Мэй заставила себя сделать медленный глубокий вдох, выпустила воздух из лёгких и набрала снова.
— Надеюсь, вид меня не разочарует, — сказала она и шагнула на узкую стену.
Попутчик шёл впереди, неторопливо и спокойно, и по его уверенным движениям было видно: он знает здесь каждый кирпич, каждый выступ, каждую трещину. Не обращая внимания на высоту, он держался так легко, будто умел летать. Его тёплая ладонь крепко сжимала руку Мэй и казалась самой надёжной опорой, какую только можно вообразить.
Страх остался где-то за спиной, на лестнице, и с каждым шагом ощущался всё слабее. Высота больше не пугала. Шум крови в ушах стих достаточно, чтобы можно было услышать шелест листьев и щебет птиц в ветвях. Прогретый солнцем воздух обнимал мягко и бережно, лёгкими касаниями ветра гладил по волосам. Казалось, стоит оступиться — и он подхватит, удержит, не даст сорваться с этой рукотворной вершины.
На середине пути Мэй осмелела настолько, что рискнула посмотреть вниз. И сразу поняла, что это было ошибкой: голова закружилась, тело вздрогнуло, теряя равновесие… И тут же воздух вокруг сделался густым и плотным — на мгновение, которое потребовалось Попутчику, чтобы развернуться и обхватить спутницу за плечи, уже без помощи поля удерживая её от падения. Несколько секунд они стояли не шевелясь, и лишь когда Мэй восстановила сбившееся дыхание, двинулись дальше.
Как только под ногами оказалась просторная площадка, которая должна была служить полом седьмого этажа, но из-за остановившейся стройки стала крышей здания, физик отпустил руку спутницы и уверенно зашагал вперёд. Мэй последовала за ним и вдруг застыла на месте, охваченная восторгом.
Перед ней расстилался мир. Только сейчас, когда окружающее пространство перестало скрываться за стенами и листвой, Мэй поняла, насколько оно огромно. Здание стояло на возвышенности, по склонам которой сбегали вниз деревья. Впереди, насколько хватало глаз, вздымались и опадали холмы — кое-где пёстрые от разнотравья, кое-где акварельно-сиреневые, сочно-жёлтые, рубиново-красные от цветов, кое-где укрытые плащами и капюшонами лесов и рощ. Вблизи пышные кроны темнели узорчатым малахитом, у горизонта — становились плоскими, превращаясь в отливающие золотом резные диорамы. Между холмами вилась река, сверкая лучами отражённого солнца, а за ней виднелись тёплые черепичные крыши Зимогорья, которое отсюда казалось разноцветной праздничной игрушкой — удивительным творением искусного мастера.
Ветер оглаживал цветы и траву, превращая пейзаж в подвижное дышащее море. И Мэй казалось, что это дыхание входит в её грудь, наполняет тело странной лёгкостью, делает её саму частью чего-то огромного и невыносимо прекрасного.
Время остановилось. Метроном в груди молчал, как будто его никогда не существовало.
— Как ощущения? — тихо спросил Попутчик.
Он стоял рядом, и Мэй не нужно было оборачиваться или протягивать руку, чтобы почувствовать его — так же, как она чувствовала себя саму, как чувствовала бесконечную синеву над головой, как чувствовала дыхание мира.
— Хочу малиновое пирожное, — сказала она первое, что смогло оформиться в слова. — И на море. И прийти сюда в Новый год.
«С тобой».
— Для начала неплохо.
Мэй чуть повернула голову, чтобы увидеть его лицо. Попутчик улыбался и смотрел вдаль — на крыши и шпили, на подсвеченные солнцем облака, парящие над холмами, словно диковинные птицы.
— Так странно… — прошептала Мэй, снова отворачиваясь от спутника и прислушиваясь к ветру, который играл в волосах и щекотал шею. — Такое чувство, что я всегда… была, есть и буду. И, кажется, я не могу это вместить. Как будто это… счастье?
— Это жизнь, Мышь. Моя версия. — Он тихо усмехнулся. — Или кислородное опьянение. Так сколько там осталось от моего часа?
— Заткнись.
У неё не получалось не улыбаться. Не получалось даже делать вид, что этот момент может быть чем-то испорчен. Казалось, будто Попутчик внял её просьбе и повернул время вспять. По крайней мере, Мэй очень давно не испытывала такого чистого восторга. Очень давно не чувствовала себя настолько свободной — словно рухнули стены крепости, в которой она пряталась последние несколько лет, не осознавая, как тесно взаперти.