«Эффект попутчика? — подумалось невольно. — Ему легко с тобой, потому что очень скоро все доверенные тебе тайны окажутся в абсолютной безопасности…»
Мэй отвернулась от собеседника, посмотрела в окно и выдохнула медленно и осторожно — будто мрачные мысли напитали ядом воздух в её лёгких, и теперь этот яд мог отравить кого-то ещё.
— Ты не чувствуешь моего поля и моих эмоций. — Она отчаянно надеялась, что это правда. — Значит, твои барьеры работают.
— Ага, — буркнул Крис. — А ещё я мёрзну так, будто мне по венам пустили жидкий азот. Значит, они работают чёрт знает как. Чёрт знает, а я — нет.
Он замолчал, уставившись в стену, по которой вились затейливые узоры лунного света, искажённого мягкими складками тонкой занавески. На задумчивом лице читалась не столько усталость, сколько обида. Детская такая обида — когда из любопытства глотаешь сосульку вместо леденца или съедаешь в одиночку целое ведро мороженого, и сидишь потом с ангиной, и дуешься на весь свет, как будто он виноват в том, что ты не подумал о последствиях. Оставалось лишь надеяться, что нынешнее «мороженое» того стоило, потому что извиняться от лица мироздания, не уберёгшего её спасителя от героической глупости, Мэй не собиралась. Чем бы Крис ни пожертвовал, чтобы отсрочить неизбежное, она не посмеет обесценить эту жертву. В конце концов, если её жизнь оказалась для него настолько важной… Если это не было импульсивным порывом, о котором он жалеет теперь, в полной мере прочувствовав последствия…
— Глупость какая, — пробормотал Крис, и обида на его лице сменилась насмешкой, а Мэй с трудом заставила себя вспомнить, что он не может отвечать на её мысли — только на свои. На те, о которых она способна лишь догадываться. — Сижу тут, как дурак, который только что выиграл чемпионат, а теперь ноет из-за полученных по ходу дела синяков.
— Без синяков было бы приятнее, — улыбнулась Мэй, поймав его взгляд.
— Без синяков не бывает, — убеждённо заявил Крис. — Иногда нужно пропустить слабый удар, чтобы избежать сильного. И побеждает тот, кому хватает мозгов, опыта и удачи, чтобы выбирать, какой именно удар пропустить. Потому что если без боли не обойтись, то растяжение всяко лучше сотрясения мозга. А уж когда готовишься по меньшей мере к перелому позвоночника, а обходишься трещиной в ребре, вообще глупо жаловаться.
Пальцы больше не перебирали бусины бабушкиного ожерелья — просто сжимали его крепко, до боли.
«Так вот, значит, к чему ты готовился. По меньшей мере. А по большей?»
Мэй заставила себя чуть расслабить руки и принялась сосредоточенно пересчитывать шлифованные гранаты. Только чтобы не думать, не пускать в голову картины одновременно лестные и страшные.
— Это я образно, конечно, — весело добавил Крис. — Рёбра у меня в порядке на самом деле.
«Образно. Разумеется, — мысленно фыркнула Мэй. — Рёбра у тебя, значит, в порядке… А с полем ты что натворил?»
В груди катались и сталкивались бильярдными шарами благодарность, беспокойство, надежда и страх. Желание защитить и потребность довериться. Она больше не сможет его оттолкнуть. Она даже пытаться не станет. Но разве это значит, что она не будет цепенеть от ужаса, вспоминая, как твёрдо он обещал повторить то, из-за чего оказался, лишённый магии, в этой палате?
Пальцы терзали ожерелье так яростно, что, казалось, оно вот-вот должно порваться во второй раз. Мэй считала бусины, сбивалась со счёта и начинала заново.
— Ну ты что? — Крис чуть склонил голову, вглядываясь в её лицо. — Не бойся, Мышь. Мы же теперь знаем, что с этим можно справиться. Джин обязательно что-нибудь придумает, вот увидишь! А пока я побуду твоей страховкой. Я же обещал. В прошлый раз получилось, так что если…
«Идиот. Не смей за меня умирать. Пожалуйста. Докажи, что можешь вовремя остановиться, потому что я не смогу тебя остановить».
Глаза заволокло злыми слезами, и Крис заметил — оборвал свои глупые обещания резко, будто сам себе оплеуху отвесил. Выпутался из одеяла, осторожно коснулся рук, стиснувших ожерелье.
— Что с тобой?
«Ты этого не сделаешь. Правда? Ты же хороший человек, Крис. Чуткий. Ты сам сказал. Значит, ты не посмеешь…»
Мысли бились в голове болезненно и суматошно. Нелепые, неуместные, но острые настолько, что грозили прорасти наружу ядовитыми шипами.
— Двадцать восемь, — хрипло прошептала Мэй и проглотила подступивший к горлу ком.