И вот уходила она.
Колька Большой, стрельнув у девочек бумаги и устроившись в углу сада на скамейке, старательно писал на листке человеку, которого он никогда не видел, но которому крепко верил. Он старался писать аккуратно и без ошибок, но буквы ползли какая куда, да и ошибок он насажал полно. Он писал: «Здравствуйте, Сергей Петрович! Не верьте им. Они всё врут. И Колька ваш хороший. А писем, которые вы пишете, он не получает. Они куда-то деваются. Приезжайте, Сергей Петрович, и заберите его». Ему очень хотелось добавить ещё «и меня», но он не стал писать этого. Засунул листок в конверт и написал адрес: «Крестинка, детский дом, заведующему Сергею Петровичу».
Колька Большой ничего не сказал Кольке Маленькому. Но сам он теперь ждал Сергея Петровича со дня на день. Он почему-то был уверен, что Сергей Петрович приедет рано-рано утром, как когда-то приехал в этот белый солнечный город сам Колька. Поэтому каждое утро ещё до подъёма Колька Большой выглядывал за ворота на пустырь. А потом он вдруг спохватился, что у Сергея Петровича ведь одна рука и, наверное, ему трудно будет дотащить чемодан. Поэтому вот уже несколько дней Колька Большой поднимался задолго до того, как в детдоме начинался день, и, перемахнув через забор, бежал на вокзал.
Заслонясь рукой от солнца, с нетерпением смотрел, как из-за поворота точно в назначенное время выползал поезд. Извиваясь, он подкатывал всё ближе и ближе, пока ослепшие от пыли вагоны устанавливались по порядку вдоль платформы. Тогда из станции выбегали носильщики в белых фартуках, встречающие бегали от вагона к вагону и, кричали:
— Костя! Наденька!
— Сюда!
— Приехали!
Из вагонов высыпали люди — весёлые, громкоголосые. Колька стоял у самого выхода. Он боялся пропустить Сергея Петровича в толчее и поэтому охватывал глазами каждого человека. Но все проходившие мимо Кольки мужчины были с двумя руками. Они сами легко тащили свои чемоданы.
На женщин Колька внимания не обращал, поэтому он не заметил Милу Александровну. Она шла навстречу потоку пассажиров, хлынувшему в город. Поднимаясь по лесенке на платформу, она должна была потесниться, уступая дорогу встречным, и прямо наткнулась на Кольку.
— Ты… ты почему тут? — сказала она, тронув за руку обалдевшего Кольку.
Колька придумывал, что бы соврать, но Мила Александровна, не дожидаясь, пока он ответит, вздохнула:
— А я вот уезжаю.
— Как — уезжаете? — не понял Колька.
— А так. Я ведь из Караева. Это недалеко от Уральска. Просто я болела, и мне врачи советовали переменить климат. Вот я и приехала сюда. Думала, поработаю. Мне и жить-то негде, кроме детдома. Да вот так получилось. — И, встретив удивлённый Колькин взгляд, доверчиво пояснила: — Уволили меня.
Колька подхватил чемоданчик Милы Александровны, и они вместе прошли на платформу. Они сидели на скамейке, дожидаясь, пока подадут поезд. Мила Александровна тихонько говорила:
— Я не должна тебе этого говорить, но так уж получилось. Он нехороший человек, Пал Иваныч.
— Факт, — кивнул Колька.
— Ты там ребятам не очень рассказывай.
— А чего рассказывать — они и так знают.
— Ах, как это ужасно! Как ужасно! — повторила Мила Александровна. И, спохватившись, добавила: — Иди, иди, а то там хватятся… Да, как ты тут оказался?
Тут уж Колька не стал врать. Он рассказал всё как есть: и про Сергея Петровича, и про письма, которых так и не дождался Колька Маленький, и про своё письмо туда, в Крестинку.
— Вот и встречаю его, Сергея Петровича, — закончил Колька.
— Ах, боже мой! — сказала Мила Александровна и вскочила со скамейки. — Ну как я могла! Нет, как я могла уехать! Я только о себе. Уволили — обиделась. А ведь они остаются! Они уехать не могут. Нет! Ты посиди тут, — попросила она Кольку. — Посмотри. Я быстро.
Спотыкаясь босоножками о доски, она побежала в станционное помещение и действительно быстро, минут через десять, выбежала обратно.
— Пойдём! Пойдём! — заторопила она Кольку, подхватывая свой чемоданчик.
Ветер растрепал башенку, Мила Александровна, держа шпильки в зубах, наскоро закрутила на затылке пучок. Тёмные волосы сползали на глаза, она поспешно отбрасывала их, и глаза её блестели беспокойно и нетерпеливо.
— Куда? — сказал Колька. — Сейчас уже поезд подадут.
— Пускай подают, — отмахнулась Мила Александровна. — Пускай подают. Я сдала билет в кассу. Я не еду. Вот не еду! Я пойду! Я найду на него управу!
— А куда идти-то? — спросил Колька.
— Я-то знаю, куда идти! И как я могла убежать, струсить, бросить. И, главное, кого испугалась — павлина! Нет, — сказала она, вспомнив отглаженный костюм, плотное, спокойное лицо, — это даже не павлин, а просто ворона в павлиньих перьях.