Когда Лобанов только переехал к ним в квартиру, бабка, заглянув к нему в комнату, сказала: «Голодранец!» И отворачивалась, когда Лобанов выходил на кухню поставить чайник. Не нравилось ей ещё, что Лобанов любил свистеть.
«Соловей нашёлся! Только деньги высвистывает».
— Замёрз? — спросил Лобанов. — Нос-то у тебя вон какой синий.
Женька слегка раздвинул губы в улыбке, но ничего не ответил. Сейчас небось начнёт: кто да откуда. Но Женька чего-нибудь соврёт. Он смекалистый. Даже когда Женька учился в младших классах, их учительница Анна Сергеевна говорила, что он способный и может хорошо учиться. И тут же спрашивала: «Будешь стараться?» Прикрыв коротенькими ресницами тёмные с косинкой глаза, Женька отвечал: «Буду». Сказать-то ведь ничего не стоит. Может, Анна Сергеевна раздобрится и вместо двойки поставит тройку. А если даже и двойку, то, во всяком случае, не станет требовать, чтобы в школу пришла мать. Так обычно и выходило. Женька был большим дипломатом и знал, как с кем себя надо держать.
Вот, например, мать, если у неё попросить денег на кино, никогда сразу не даст. Скажет: «У меня нет». Или: «А покажи дневник». Конечно, дневник ни в коем случае показывать не надо. А надо зареветь или, на худой конец, захлюпать носом и жалобно хныкать, растирая по лицу кулаком выдавленную слезу: «Да-а, все ходят, а я не-ет… Всем дают, а мне не-ет!..» И тогда мать немного посердится, покричит, но в конце концов даст денег.
А вот отец не даст, сколько ни проси. Если уж скажет «нет» — всё кончено, хоть рекой разлейся. С ним надо по-другому: сказать, мол, идём со школой на экскурсию или выпросить на буфет, а потом взять завтрак у бабки.
Бабка — та не откажет. Особенно если попросить ласковым голосом:
«А что, вчерашнего пирожка не осталось? Вкусный был!»
Женька считал, что вообще с людьми жить можно, надо только уметь подлаживаться.
Эти маленькие хитрые победы заставляли его всегда держаться настороже. Он бы, конечно, придумал, что соврать этому Лобанову, но Лобанов ничего не стал спрашивать.
— Сейчас чай будем пить, — взял чайник и вышел на кухню.
Он так всегда, Лобанов: как вернётся с работы, ставит чайник — гостей ждёт. К нему чуть не каждый вечер гости ходят — и молодые, крепкоплечие, загорелые, и посолидней, в очках. Лобанов тоже в очках. Шея тонкая. Плечи узкие. Руки длинные. Говорит, а сам руками размахивает. В пустой-то комнате хорошо руками махать. Попробовал бы он так у Женьки в комнате, сразу бы чего-нибудь зацепил — деревянных собачек и кошек на полочке, вазочки на серванте или ракушки, которые папа привёз с курорта. На них так и написано: «На память о Сочи».
Соседа звали Сашей, но его так никто не называл. Все товарищи почему-то говорили: «Лобанов», и даже соседки кричали из кухни: «Лобанов, чайник скипел!» Они всегда следили, чтобы не подгорела колбаса, когда Лобанов, нарезав её кружками на сковородку, уходил в комнату. Смеялись, когда Лобанов уговаривал их ставить мышеловки, потому что мыши очень заразные звери.
Лобановские гости пили чай. А потом, расстелив на столе какие-то карты, до поздней ночи сидели над ними, спорили и кричали.
«Изобрета-атели!» — говорила Женькина бабка таким же презрительным голосом, как раньше говорила: «Голодранец!»
Дома, конечно, никто и не догадался, что Женька просидел весь вечер у соседа, и про изюм бабка успела забыть, так что всё обошлось благополучно. А Женька с этих пор стал заглядывать к соседу и без приглашения. Теперь ведь они были вроде бы как знакомые. Ему нравилась просторная, незаставленная комната, в которой можно было ходить, не натыкаясь на вещи, но всё же однажды он спросил:
— А когда вы шкаф купите?
— Шкаф? — переспросил Лобанов. — Какой шкаф?
— Ну такой, — показал руками Женька в ширину. — В котором вещи висят.
— Ах, шкаф! — сказал Лобанов. — Обязательно куплю! Вот приеду в следующий раз и непременно первым делом куплю шкаф. Вместе с тобой пойдём присмотрим. А то, брат, и правда без шкафа плохо. Непорядок. — Сказал и засвистел тоненько-тоненько.
Женька не понял, как это собирается Лобанов приехать в свою комнату в следующий раз, но расспросить не успел — к соседу как раз пришёл кто-то из приятелей.
Лобановские гости разговаривали о своих делах и на Женьку внимания не обращали, но Женька не скучал — в комнате у Лобанова было что разглядывать. Во-первых, сапоги. Стоят в углу — резиновые, высоченные. Хоть реку переходи в них — не зачерпнёшь. «Болотные», — объяснил как-то Женьке Лобанов. А ещё интересней лобановский костюм! Водолазный — не водолазный, пожарный — не пожарный. Верх — ярко-жёлтого цвета, низ — голубой. Капюшон. Внизу на рукавах и на штанинах — резинки. Ну прямо как у космонавтов! Только Лобанов, конечно, никакой ни космонавт. Это уж точно! Больно хлипкий. Разве такого в космонавты возьмут?